Колчак-Полярный. Жизнь за Родину и науку - Олег Грейгъ

ИНТЕРВЬЮЕР: – Вашего босса также интересовали подробности «колчаковского» периода в Сибири и на Дальнем Востоке? С этой целью вы прибыли туда?

ПРИЗРАК: – Документов и свидетельств у босса было достаточно, так что без комментариев. Лучше припомню еще одно имя. Где-то на юге Украины, возможно, в Харькове живет Людмила, внучка есаула казачьего войска Ивана и дочка подхорунжего Сергея Григорьева, родившаяся в Могоче. Она – прямой потомок славного рода казачьих офицеров Григорьевых из Забайкальских казаков и из Даурии.

ИНТЕРВЬЮЕР: – Значит ли это, что потомки белых офицеров и казаков были, как говаривают, под колпаком советской власти?

ПРИЗРАК: – Судьбы многих и многих русских людей, предки которых проявили активное участие в Белом движении и воевали против советской власти, тщательно отслеживались органами ВЧК – ОГПУ – НКГБ. Уровень отслеживания зависел от статуса того или иного офицера, служившего в Белом движении, и, понятное дело, чем выше был этот статус, тем серьезнее был контроль спецслужб в отношении потомков этих людей. И это касалось не только армии Колчака, Семенова, но и Деникина, Врангеля, Корнилова и многих других армий Белого движения. Через два десятилетия, в 40-е годы, многие представители «осоветизированных» казачьих родов оказались недругами: одни пришли в лагерь Русской Освободительной армии генерала А. А. Власова, другие – под страхом расстрела членов семьи оказались на службе в Красной армии. Многие из потомков русских офицеров и казаков погибли на поле брани по разные стороны идеологических догм; но – вечная и светлая им всем память… Конечно же, советская страна переиначила внутреннюю сущность, психику, умы и души всех, включая и потомков казаков.

ИНТЕРВЬЮЕР: – А что происходило с потомками агентов Глеба Ивановича Бокия? Их жизнь также отслеживали?

ПРИЗРАК: – Психологический анализ и террор шел не только в отношении тех, чьи предки участвовали в Белом движении. То же можно сказать и о тех, кто служил в ВЧК или в том же Спецотделе Бокия. Ведь те, кому удалось, используя возможности сложившейся обстановки, остаться в живых, заводил семью, рожал детей. Их дети – практически всегда – даже не подозревали, кем были на самом деле их родители… Если вы имеете в виду, имелись ли списки тех, кто работал, к примеру, на Бокия, – то да, все это после «падения» Бокия досталось в наследство Пономареву; или, можно сказать и так: попало в Секретариат товарища Сталина… и в мои руки тоже…

ИНТЕРВЬЮЕР: – Но как им удавалось выжить вообще? Особенно тем, кто работал напрямую с Глебом Ивановичем?

ПРИЗРАК: – Люди, которые работают непосредственно с первым лицом, на каком-то этапе начинают ощущать себя как бы не на своем месте. Происходит некое преддверие срыва: сначала появляется сомнение, накапливается неуверенность и… в этот момент такой сотрудник, агент, представляет собой определенную опасность для первого лица. Тут должно быть принято одно-единственное радикальное средство, т. е. смерть, избавление от человека как можно быстрее. Может ли первое лицо столь профессионально контролировать психофизиологическое состояние агентов, которые работают непосредственно с ним, чтобы знать все до мельчайших нюансов и избежать любых срывов? Может. Но! – тоже до определенной точки, до определенного своего психофизиологического состояния, до определенной точки усталости; и чем больше таковых «личных» агентов, тем больше напряжение босса. Когда Глеб Иванович формировал свое секретное структурное подразделение «сверхизбранных», «сверхдоверенных», он отдавал себе отчет в том, что нельзя исключать предательств. Поэтому (и поэтому также!) он и подбирал ученых, которые должны были выявить, скажем так, способность и уровень преданности первому лицу. Выявить и научно обосновать! Это определяется по наличию определенных генов, сетчатки глаз, отпечаткам пальцев, группе крови… словом, большим комплексом научных мероприятий (в наше время в этом уже нет особого секрета, но тогда, тогда!). И ученые, работавшие у Бокия, максимально стремились достичь позитивных результатов в своей деятельности, над чем бы они ни работали. Ученые прямо-таки были обречены на успех, неуспех мог закончиться смертью… Что в их работе интересовало Бокия превыше всего? Грань! Да, грань между тем и этим. Иногда научные исследования заводят ученого в казалось бы непредсказуемый тупик, почти коллапс, когда сам исследователь оказывается в состоянии прострации, т. е. тупикового состояния психики, за которым может последовать оглушительный взрыв, будь то великое открытие или даже сумасшествие. Вот этот самый момент перехода от состояния тупиковости к взрыву крайне интересовал Глеба Ивановича. Возможно, он высчитывал границу между Добром и Злом, между Богом и дьяволом…

Бокий был почти счастлив, когда ему удавалось отследить тот психофизиологический предел агента, когда он более не удовлетворен своим делом и приходит к осознанию, что ресурс сотрудничества с первым лицом иссяк, а энергия еще может восстанавливаться и накапливаться, и шел на сотрудничество с кем-то другим… Вы понимаете меня?! Как вы думаете, считал ли Глеб Иванович этих людей предателями? Несомненно, это было предательство, но не для него! Глебу Ивановичу было даже интересно; в этом был авантюризм, глаза Бокия мгновенно загорались пылающей страстью, он представлял себя на верхушке острия, нацеленного в черное звездное небо. Он не без основания полагал, что обладает столь магической силой, что может в этот момент заставить своего агента, перебежавшего на «ту» сторону, работать на себя. Только лишь силой магнетического воздействия. …К слову, большинство агентов Бокия, которые начиная с 1927 по 1937 год были завербованы Секретариатом товарища Сталина, после ареста Бокия признались, что, сдавая своего босса, они продолжали вести двойную игру и добровольно информировали его обо всем, что узнавали в Секретариате товарища Сталина. Потому что они, видите ли, постоянно чувствовали на себе взгляд Глеба Ивановича. Правда, следует заметить, то чаще была дезинформация, подсунутая умышленно. У товарища Сталина ведь работали не менее сильные личности, чем Глеб Иванович Бокий, а то и посмышленей, талантливей, хитрей, коль провернули дело так, что свалили оказавшего неосмотрительным всесильного руководителя Спецотдела.

Нет, я не отвлекся от судеб людей, попавших в его сети… хм, не фраза, а литературный штамп… в сети человека, в сети истории, в сети своей слабости… Чушь. А вот вам картинка из жизни; из прошлой жизни. В дни, когда Москву оставляли красные вершители людских судеб, боясь иных вершителей, т. е. когда коммунисты, а еще правдивей, когда начальственные евреи бежали от фашистов, в своем кабинете в одном из подмосковных монастырей, «экспроприированном» большевиками, расхаживал небольшого росточка человек. Его келью-кабинет только что покинула его жена-еврейка, требовавшая у мужа ни много ни мало выделить ей самолет «Петляков-8» – самый мощный четырехмоторный стратегический бомбардировщик. Чтобы спасти свою драгоценную жизнь, улетев, как большинство евреев, в Ташкент. Борис Николаевич прошелся несколько раз по ковру и затем сказал: «Ты можешь оставить меня и уехать, мои охранники посадят тебя на поезд, следующий в Ташкент. А это – билет». «А как же самолет?» – возразила она. И тогда Пономарев съязвил: «Если ваш поезд не успеет доехать до Саратова, я сам прикажу нарисовать кресты и свастику на «Петлякове» и разбомбить вас». А когда разобиженная жена покинула кабинет, то вошедший адъютант доложил, что те агенты Бокия, что были ими завербованы, просятся на фронт искупить кровью свою вину за двойное сотрудничество. Борис Николаевич недолго был в раздумьях. Он только внимательней взглянул на адъютанта и приговорил: «Так Глеб утверждал, что он сам, лично подбирает себе своих агентов? Вот и я с ними сам, лично разберусь. Ты подготовил ШКАС (авиационный пулемет конструктора Шпитального. – Авт)? Заведи всех в 16-й блок и проведи с ними политзанятия. По завершении скажи, что я лично приду проводить их на фронт». Зловещий приговор, высказанный милым тоном; этакое сатанинское добросердечие. Верный помощник товарища Сталина любил упражняться в стрельбе из этого мощного пулемета, предназначенного для уничтожения не только живой силы, но и самолетов противника… Его мастерство и профессионализм во владении этим оружием, казалось, достигли совершенства. Он положил свои миниатюрные, словно отполированные ручки с окрашенными бесцветным лаком аккуратными, ухоженными ногтями на рукоятки пулеметов и иронически произнес: «Ну что, Глеб, лично подбирал? За-би-рай своих помощников!» И сдвинул гашетку…