Мотылек - Анри Шарьер

– Что делать?

– Начать сначала.

Это все, что я мог ему сказать. Он же подумал, что я имею в виду усыпить другого часового, хотя моя фраза просто-напросто означала, что давай, мол, поищем другие пути.

– Ты думаешь, что все надзиратели такие простофили, что среди них найдется еще один любитель кофе по-французски?

Несмотря на всю трагичность момента, я не мог удержаться от смеха.

– Конечно, приятель, конечно.

Наш постовой проспал три дня и четыре ночи. Когда он проснулся, то, разумеется, показал на меня: это я его «вырубил» своим французским кофе. Дон Грегорио послал за мной и устроил нам очную ставку. Начальник охраны хотел ударить меня саблей. Я отскочил в угол кабинета и стал его провоцировать. Он снова замахнулся саблей, но в этот момент между нами встал дон Грегорио, который и принял удар на себя. Сабля пришлась ему по плечу и перерубила ключицу. Дон Грегорио упал и так истошно завопил, что начальник охраны, растерявшись и позабыв про все, бросился к нему и стал поднимать с пола. Дон Грегорио продолжал орать и звать на помощь. Из всех служебных комнат, расположенных близко к кабинету, уже сбегались гражданские служащие. Начальнику охраны, еще двум полицейским и постовому, проспавшему так долго, пришлось вступить врукопашную против дюжины молодцов, искренне желавших отомстить за своего начальника, дона Грегорио. В этой потасовке некоторые были изрядно поколочены. А на мне – хоть бы одна царапина! Закрутилось большое дело, на этот раз уже не мое дело, оно меня не касалось. Дело завертелось между начальником тюрьмы и офицером охраны. Дона Грегорио отправили в госпиталь, а его заместитель вывел меня во двор и сказал:

– С тобой мы еще разберемся, француз. Дай только срок.

На следующий день начальник тюрьмы появился с гипсовой повязкой на плече. Он попросил меня сделать письменное заявление против проштрафившегося офицера. Я это сделал с большим удовольствием и написал все, что он хотел. История со снотворным была полностью забыта. Ею даже не интересовались. Очень мило с их стороны!

Прошло несколько дней. Жозеф Дега предложил свой план действий. Я ему уже говорил, что ночью бежать невозможно из-за ярких прожекторов. Надо поискать способ отключить электричество. Он его нашел. Один электрик согласился выключить рубильник в будке трансформатора, которая находилась с внешней стороны тюрьмы. Мне оставалось только подкупить двух часовых: на улице и во дворе, у дверей часовни. Но план осложнялся следующим обстоятельством. Сначала надо было убедить дона Грегорио в необходимости выдать мне из моих денег десять тысяч песо под предлогом необходимости переслать их семье через Жозефа Дега. Разумеется, его также надо было убедить в необходимости взять от меня две тысячи песо жене на подарок. Далее, надо было установить имя разводящего, кто производит смену караула и устанавливает очередность и время заступления на пост. Его тоже надо было купить. Он взял три тысячи песо, но отказался вступать в переговоры с двумя другими постовыми. Мое дело их найти и устроить сделку. После я передам ему их имена, а он выставит этих охранников в то время, которое я укажу.

Подготовка к новому побегу заняла более месяца. Наконец все утряслось. Поскольку теперь во дворе будет свой полицейский, мы без всякого опасения за один заход перепилим решетку слесарной пилой. У меня три сменных полотна для работы по металлу. Я предложил это сделать и колумбийцу, метальщику кошки. Он сказал, что перепилит свою решетку в несколько приемов. В ночь побега один из его друзей – до этого несколько дней подряд он разыгрывал из себя дурака – будет бить в цинковый лист и орать песни. Колумбийцу было известно, что часовой согласился пропустить через стену только двоих французов. Если на стене появится третий, он будет стрелять, и тем не менее ему хотелось попытать счастья. Он сказал мне, что если мы будем тесно держаться друг друга, то в темноте часовой даже не разберет, сколько проскочило – один или двое. Клузио и Матюрет бросили жребий. Со мной пойдет Клузио.

Наступила безлунная ночь. Сержант и двое полицейских получили половину причитавшихся им денег. На этот раз я не стал выделять их по индивидуальному вкладу в мероприятие – все тянули одну лямку. Вторую половину они получат при окончательном расчете в Баррио-Чино, где проживала подруга Жозефа Дега.

Погас свет. Мы налегли на решетку. Через десять минут она была перепилена. Оставляем камеру одетые в темные рубашки и брюки. По дороге к нам присоединяется колумбиец. Кроме нательной темной рубашки, на нем ничего нет. Влезаю наверх по дверной решетке calabozo (тюремной камеры), огибаю нависающий карниз, бросаю крюк на трехметровой веревке и через минуты три без всякого шума оказываюсь на стене, где ходят часовые. Лежу, прижавшись животом к манежу, поджидаю Клузио. Ночь темная, хоть выколи глаз. Вдруг вижу, вернее, чувствую протянутую ко мне руку. Хватаюсь за нее и начинаю тащить. Раздается страшный шум. Клузио, пытаясь пролезть между стеной и карнизом, зацепился поясом от штанов за оцинкованное железо. Я ослабил руку, и шум прекратился. Жду, когда Клузио освободится. Снова начинаю тянуть на себя что есть силы, полагая, что Клузио уже отцепился. Снова ужасный лязг и грохот оцинкованного листа. Под этот аккомпанемент Клузио оказывается рядом на стене.

Раздался выстрел. Стреляли с других постов. Наши молчали. С перепугу мы стали прыгать со стены не в том месте. Высота девять метров. Чуть поодаль – всего пять. Результат: Клузио снова сломал правую ногу. Я сломал обе и не мог подняться. Как потом выяснилось, у меня были сломаны пяточные кости на обеих стопах. Колумбиец вывихнул колено. Под винтовочные выстрелы охранники высыпали на улицу. Вспыхнул мощный электрический фонарь, нас окружили и взяли на прицел. Ярость душила меня, и я рыдал, как ненормальный. К тому же охранники не верили, что я не могу подняться на ноги. Обратно в тюрьму я полз на карачках, подбадриваемый сзади штыками. Клузио скакал на одной ноге, колумбиец тоже. От удара прикладом из головы захлестала кровь.

Выстрелы разбудили дона Грегорио, спавшего у себя в кабинете. В эту ночь он нес дежурство, что нас и спасло. Если бы не он, нас прикончили бы штыками и прикладами. Подкупленный мною сержант, расставивший на постах своих людей, бил меня с особой жестокостью. Дон Грегорио прекратил избиение. Он пригрозил им трибуналом за нанесение нам увечий. При этом магическом слове охранники угомонились. Оно остудило их служебный пыл.

На следующий день в тюремной больнице на ногу Клузио наложили гипс. Костоправ-заключенный вправил колумбийцу коленный сустав и сделал повязку. Ночью обе ступни мои распухли и стали размером с голову. Как две маленькие пуховые подушки красно-черного цвета с кровоподтеками. Врач предписал мне ножные ванны из теплой соленой воды. Три раза в день ставили пиявки. Насосавшись крови, пиявки отпадали сами. Их затем клали в уксус, они отдавали кровь и снова были готовы к употреблению. На голову наложили шесть швов.

Местный журналист написал обо мне статью. Из-за недостатка информации в ней было порядком нелепиц. Оказывается, я возглавил мятеж в часовне, я «отравил» часового, а теперь организовал групповой побег с помощью злоумышленников, разгуливающих на воле. Как иначе объяснить случай с электроосвещением, вышедшим из строя во всем районе, да еще и поломку трансформатора? Статья заканчивалась словами: «Будем надеяться, что Франция избавит нас от своего гангстера номер один, и чем скорее, тем лучше».