Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? - Фредерик Браун

– Не бойтесь, – засмеялся Дикки, – я вас не выдам. Может, я тоже стану когда-нибудь детективом, только не тупым, потому что буду еще и ученым. Стану раскрывать преступления научным методом. Садитесь, пожалуйста.

– Тебе разве не надо в постели лежать?

– Да я не сильно болею – так, прикинулся, чтобы не ходить на похороны. Не люблю похороны, а вы?

– Я тоже.

– Ну вот видите. Нужно бы, конечно, пойти, Дороти мне нравилась, но ведь она все равно не узнает, был я там или нет. Я ведь не мама – не верю, будто люди после смерти превращаются в ангелов и улетают на небо. Сплошное вранье. Вы тоже так думаете?

– Слушай, если родители велели тебе лежать…

– Да бросьте. Я честно лежал и читал, пока вы не пришли, но ведь вы меня не выдадите? Вы даже не сможете сказать, что здесь были, а я всегда хотел поговорить с детективом, даже если он не ученый. Вам часто приходится убивать?

– Не так часто, как бы хотелось.

Мальчишка понял намек и заухмылялся:

– А пистолет у вас при себе?

– А твой? Он действительно смертельными лучами стреляет?

Дикки опять засмеялся:

– Настоящий я изобрету, когда вырасту. Этот стреляет резинками, и у меня неплохо получается. Вот, смотрите.

Он прицелился в абажур торшера – того самого, который миссис Стэнтон привезла из квартиры Салли – стрельнул, и резиновое колечко попало точно по центру. Этот малец был природный снайпер: я даже из настоящего пистолета целился бы дольше, чтобы сделать такой меткий выстрел.

– Хотите попробовать?

Я покачал головой.

– А мою лабораторию посмотрите?

Мне не очень хотелось, но Дикки нужно было завоевать, чтобы не объясняться потом с мистером Стэнтоном.

– Хорошо, давай поглядим, только сначала я тебя кое о чем спрошу. Тебе нравится пугать людей? Могу признаться, что меня ты здорово напугал.

– Ну, я не так часто это делаю. Папу не пугаю, потому что у него больное сердце. Людей с больным сердцем, как у папы и Салли, нельзя пугать.

– А Салли ты никогда не пугал?

– Один раз, я тогда еще не знал про нее. Она чуть не умерла, и больше я так не делал. Она вообще с приветом была. Дороти тоже, но меньше, чем Салли.

– Ты их любил, Дикки?

– Ну, у нас были нормальные отношения, особенно с Дороти. Просто я настоящей наукой интересовался, а не разной бредятиной, как они с дядей Реем. Ерунда сплошная. Давайте я покажу вам лабораторию.

Лаборатория, занимавшая половину его спальни, была очень недурна для одиннадцатилетнего мальчика.

– Вот это криминалистика. Порошок для снятия отпечатков, микроскоп – ну, он у меня и для других целей тоже, – чернильная подушечка и карточки, чтобы пальцы катать. Хотите, ваши сниму?

– Нет, спасибо. Они мне еще понадобятся. Как вырастешь, приходи к нам – возьмем тебя на работу.

Это предложение я сделал от всего сердца. Если Дикки и взрослым останется таким же, я с чистой совестью оборву ему уши.

– Ладно, да я и сейчас могу вам помочь. Я уже раскрыл одно преступление.

– Какое?

– Кражу. Год назад кто-то взял из моего банка пять долларов. Потом их обратно положили, но я хотел выяснить, кто это, и обработал купюры, все пять, специальным составом, от которого руки делаются зелеными. Смыть его нельзя, со временем он сам сходит. Смотрю – денег опять нет на месте, а у мамы пальцы позеленели.

– Мамин помощничек. Будь ты моим сыном…

– Но я не ваш. Тут вот у меня химия, электротехника. Лейденская банка – знаете, что это такое?

Дикки взял со стола бутылку, до середины выложенную фольгой изнутри и снаружи, с медной шишечкой наверху. Когда он шагнул с ней ко мне, я сказал:

– Даже и не думай шарахнуть меня током с помощью этой штуки. Со мной это уже проделывали в школьном физкабинете. Я забыл, как она работает, но помню, что током бьет.

– Так ведь не больно же. Это конденсатор. Стекло между двумя листами фольги служит диэлектриком. Снаружи создается положительный заряд, внутри отрицательный. Если потом дотронуться до наружной фольги и до шишки, которая соединяется с внутренней, получится разряд. Искру тоже так можно вызвать. Это генератор статического электричества, он заряжает банку. – Дикки показал на машинку с колесом и рукояткой. – Это радиоприемник – я сам собрал и теперь слушаю, что хочу. Детали для телевизора папа мне только на следующий день рождения купит.

– А как у тебя с ядерной физикой? Бомбу сделаешь, если прислать тебе критическую массу плутония?

– Чего ж не сделать – но если масса критическая, лучше отправлять в двух посылках, а не в одной. И у вас все равно нет столько денег, чтобы его купить.

И хорошо, что нет – я мог бы поддаться искушению.

– Когда вернутся твои родители? – Мои часы показывали половину четвертого.

– После церковной службы они с дядей Реем поедут на кладбище. Не раньше половины шестого, я думаю, можете не спешить.

– Дело не в спешке, я просто не могу ждать долго. Сюда я приехал, надеясь застать их до похорон. Часы остановились, утром забыл завести.

– Дайте посмотреть.

– Номер не пройдет. Я буду держаться этой истории, если ты вздумаешь наябедничать родителям. Мое слово против твоего, а я могу быть очень убедительным, вот увидишь. Все, я пошел.

Меня раздражало всё: жара, я сам, Дикки Стэнтон. С мечтой о холодном пиве я добрался до первого бара на Лант-авеню, кварталах в трех от надземки. Кондиционер охлаждал меня снаружи, пиво изнутри, однако чувствовал я себя скверно. Хоть бы дядя Эм вернулся с чем-нибудь ценным – у меня самого полный ноль.

Теперь я знал, кто убил обеих девушек и как это было сделано, но доказать не мог ничего. Думая о Салли и особенно о Дороти, я сознавал, что сам готов совершить убийство. Осуществить правосудие собственными руками, покарав убийцу за то, чего не могу доказать, даже зная мотив.

Я вспоминал о прекрасном теле Дороти, идущей впереди меня к озеру, и о ее же мертвом теле на освещенном луной песке. Размышлял о страхах Салли и о ее безграничной вере в меня. Она легла в постель, убежденная, что со мной ей ничего не грозит.

Я подвел их обеих, и теперь это повторялось из-за моего неумения собрать доказательства. Убийце все сойдет с рук, и я ничего не смогу с этим поделать.

Однако вот уже два часа, как я не пытался найти дядю Эма. Он говорил, что его не будет пару дней, и время почти истекло. Я позвонил в офис из автомата. Ответа не было. Позвонил в пансион – то же самое, хотя я попросил телефонистку подольше не прерывать связь, чтобы дядя, если он дома, успел спуститься в холл к телефону.

Мрачнее тучи, я вернулся к своему пиву. Потом какой-то болван бросил в музыкальный ящик десятицентовик, и оттуда зазвучала баллада в стиле беспросветного кантри. Я ушел.