Лихорадка - Тесс Герритсен

Когда часом позже Линкольн въехал на территорию Университета Мэна, он чувствовал себя обновленным и бодрым, как будто всю ночь проспал в уютной постели. Он припарковал машину и двинулся по университетском городку, с радостью подставляя лицо обжигающе холодному ветру.

Кабинет Люси Оверлок располагался в помещениях факультета физической антропологии. Высокая, в неизменных голубых джинсах и фланелевой рубашке, она больше походила на лесоруба, чем на профессора.

Она протянула ему свою мозолистую руку, по-деловому кивнула и села за свой стол. Даже сидя она выглядела крупной и мужеподобной.

– По телефону вы сказали, что у вас есть вопросы по поводу останков с озера Саранча.

– Я хочу побольше узнать о семье Гау. Как они погибли. Кто убил их.

Она подняла одну бровь.

– С арестом по этому преступлению вы опоздали как минимум на сто лет.

– Меня волнуют обстоятельства их смерти. Вам не удалось обнаружить в архивах какие-нибудь заметки об этом убийстве?

– Кое-что нашел Винс – мой аспирант. Он использует дело Гау для своей кандидатской диссертации. Реконструкция старого убийства по останкам. Он несколько недель потратил на поиски информации. Видите ли, не все старые газеты сохранили свои архивы. А ваш район был таким малонаселенным в то время, что интереса для газетчиков не представлял.

– Так как же погибла семья Гау?

Она покачала головой.

– Боюсь, история стара, как мир. К сожалению, жестокость в семье – явление распространенное не только в сегодняшней жизни.

– Кто убил – отец?

– Нет. Семнадцатилетний сын. Его труп нашли через неделю, он висел на дереве. Очевидно, самоубийство.

– А какой мотив? Может, мальчик был психически нездоров?

Люси откинулась на спинку стула, и ее загорелое лицо озарил свет, лившийся из окна. Годы работы под открытым небом сказались на состоянии ее кожи, и сейчас зимний свет безжалостно подчеркивал каждую веснушку, каждую морщинку.

– Мы не знаем. Судя по всему, семья жила обособленно. Если посмотреть по картам, приложенным к документам о праве на собственность, владения семейства Гау захватывали весь южный берег озера. И, похоже, у них не было соседей, которые могли бы хорошо знать мальчика.

– Значит, семья была богатой?

– Это вряд ли, но крупными землевладельцами их можно назвать. Винс сказал, что земли отошли к Гау в конце восемнадцатого века и оставались в их собственности до этого… события. Потом их распродали по частям. Застроили.

– Винс – это тот неопрятный парень с хвостом?

Люси рассмеялась.

– Все мои студенты неопрятные. Похоже, это необходимое условие для успешного окончания аспирантуры.

– И где я сейчас могу найти Винса?

– В девять часов он должен появиться в своем кабинете. В подвальном этаже музея. Я позвоню ему и предупрежу, что вы зайдете.

Линкольн бывал здесь и раньше. На этот раз широкий деревянный стол был завален не человеческими останками, а глиняными черепками, а окна наглухо засыпаны снежными сугробами. Отсутствие естественного освещения, сырые каменные ступени – все это вызвало у Линкольна ощущение, будто он спустился в подземную пещеру. По обе стороны узкого коридора тянулись полки хранилища, заставленные коробками с памятниками материальной культуры. Бирки на них уже покрылись грибком. «Нижняя челюсть человека (мужчины)» – все, что Линкольн смог разобрать на одной из них. «Деревянный ящик, – с грустью подумал он, – вот безымянное пристанище для кости, которая когда-то принадлежала живому мужчине». Он углубился в лабиринт, и в горле запершило от пыли, плесени и едва уловимого сладковатого дыма, которого становилось все больше по мере того, как Линкольн продвигался в глубь подвала. Марихуана.

– Господин Бретано! – крикнул он.

– Я здесь, комиссар Келли, – ответил чей-то голос. – Возле чучела филина сворачивайте налево.

Сделав еще несколько шагов, Линкольн набрел на стеклянный ящик, в котором сидел огромный рогатый филин. Келли свернул налево.

«Кабинет» Винса Бретано представлял собой письменный стол и шкаф с документами, втиснутые между полками с экспонатами. Хотя пепельницы нигде не было видно, в воздухе по-прежнему висел тяжелый аромат травки; молодой человек, которого явно смущало присутствие копа, скрестив руки, заранее занял оборонительную позицию за столом. Пристально глядя парню в глаза, Линкольн протянул ему руку.

Немного поколебавшись, Винс пожал ее. Значение этого жеста было понятно обоим: договор между ними заключен и уже вступил в силу.

– Присаживайтесь, – предложил Винс. – Можете поставить эту коробку на пол, только осторожней со стулом, он немного шатается. Здесь все шатается. Сами видите, какой шикарный у меня кабинет.

Линкольн снял со стула коробку и поставил ее на пол. Содержимое зловеще загрохотало.

– Кости, – пояснил Винс.

– Человеческие?

– Гориллы. Я использую их в качестве учебного пособия. Раздаю студентам-выпускникам и прошу поставить диагноз, только не уточняю, что кости не человеческие. Вы бы только слышали, какие безумные ответы они дают. Начиная от акромегалии и заканчивая сифилисом.

– Сложные у вас вопросы.

– Ну, знаете, вся наша жизнь состоит из сложных вопросов. – Откинувшись на спинку стула, Винс принялся задумчиво разглядывать Линкольна. – Ваш визит из этой же серии. Обычно полиция не тратит время на убийства столетней давности.

– Семья Гау интересует меня по другой причине.

– И какой же?

– Я полагаю, что их гибель может иметь отношение к сегодняшним проблемам Транквиля.

Винс был явно озадачен.

– Вы имеете в виду недавние убийства?

– Их совершили совершенно обычные дети. Подростки, которые просто сорвались и начали убивать. Мы пригласили детских психологов, чтобы они обследовали каждого ребенка в городе, но они не в состоянии объяснить это явление. Поэтому я и задумался о том, что случилось с Гау. Провел параллели.

– Вы имеете в виду, что убийцы – подростки? – Винс пожал плечами. – Жестокость – естественная протестная реакция на ущемление прав. Когда власти начинают закручивать гайки, молодежь всегда бунтует. Так было и так будет.

– Это не протест. Речь идет о бешенстве среди детей, которые вдруг начинают убивать друзей и близких. – Он запнулся. – То же самое случилось пятьдесят два года назад.

– Что именно?

– Тысяча девятьсот сорок шестой год, Транквиль. Семь убийств, совершенных за один месяц – ноябрь.

– Семь? – Глаза Винса за стеклами очков в металлической оправе стали совсем круглыми. – И это в городе, где живет – сколько человек?