Гвидово поле. Хроники Паэтты. Книга V - Александр Николаевич Федоров

что она, решившись на убийство, лишилась своей чистоты и невинности, и в этом было её предательство по отношению к нему. Временами он почти ненавидел её. Что же касается Увилла, то его он ненавидел со всей силой человека с безнадёжно разбитым сердцем.

Однако сейчас, видя это милое лицо, всё ещё бледное и скорбное, Давин на мгновение позабыл о своей ненависти. Он за минувшие два года настолько истосковался, что сейчас с жадностью упивался счастьем видеть Камиллу, пусть и счастье это обещало быть весьма быстротечным.

Камилла же, как всегда изящная даже в этом дорожном плаще, с явной теплотой глядела на Давина, и её бледные губы складывались в так несвойственную для неё улыбку.

— Здравствуйте, мой лорд, — склонилась она в глубоком реверансе. — Не беспокойтесь, ничего не случилось… Пока что…

— Что вы хотите сказать? — Давин с явным удивлением осознал вдруг, что испытал огромное облегчение, поскольку до сего мгновения ожидал, что с Увиллом случилась какая-то беда.

— Мой брат прислал меня к вам с миссией, мой лорд, — и вот та самая робкая улыбка потухла на лице девушки. — И видят боги, что я всем сердцем хотела бы её избежать…

Спустя четверть часа они уже сидели у жарко растопленного камина в кабинете — несмотря на лето, Давин стал частенько мёрзнуть в своих покоях. Должно быть, так к нему неслышной поступью подбиралась старость. Камилла отказалась от еды — она вообще ела крайне мало, а теперь возложенная на неё тяжёлая миссия и вовсе лишила несчастную девушку аппетита. Она держала в тонких полупрозрачных пальцах бокал с вином, но отпила от него лишь глоточек.

Барон Гардон, который также прибыл в Танн вместе с Камиллой, остался в отведённой для гостей комнате — несмотря на его робкие возражения, Давин решительно настоял на том, чтобы говорить с посланницей наедине.

— Выходит, Увилл так и не бросил свою затею… — горько усмехнулся Давин, глядя в раскалённое жерло камина. — До меня доходили вести, что он теперь называет себя королём, и про историю с лордом Салити я знаю. Но не думал, что у него хватит наглости бросить вызов мне…

— Это не вызов, мой лорд, — грустно пролепетала Камилла. — К Увиллу явились люди из деревни и на коленях просили принять их обратно.

Будь на месте Камиллы Увилл, Давин непременно прицепился бы к этому словечку «обратно». Дрязги за спорные земли между доменами уходили корнями в глубокую древность, во времена Смутных дней, так что теперь было уже совершенно непонятно — кому они принадлежали изначально. Каждый лорд мог вспомнить кого-то из предков, при котором этот клочок входил в состав его домена. Но говорить об этом с Камиллой было бессмысленно.

— Он разыгрывает карту с Духовицами… — скривил губы в едкой ухмылке Давин. — Вот прохиндей… Так, стало быть, моим людям плохо живётся под моим началом, миледи?

— Дело не в этом, мой лорд, — горячо заверила Камилла. — Но в Колионе оброк для крепостных и арендаторов вдвое ниже, и потому людей можно понять.

— Да, я слыхал об этой глупости, — в голосе Давина сквозило презрение. — Мальчишка совсем заигрался в короля. Интересно, как скоро его амбары истощатся, и он вернётся к прежнему оброку? Чернь легко обвести вокруг пальца, но меня не обманешь. При таких размерах оброка Колиону долго не протянуть.

— Вообще-то, мой лорд… — Камилла зарделась оттого, что вынуждена была возразить Давину. — На самом деле, поступления в казну сократились незначительно. Мы собрали меньше зерна, но зато увеличились поступления от торговых пошлин… Впрочем, я ничего в этом не понимаю, простите… Возможно, вы и правы.

— Я понимаю, чего он хочет добиться, — скрипнул зубами Давин. — Он думает, что сейчас всё простонародье бросится перед ним на колени и станет умолять принять их в Колион. Он хочет посеять смуту, миледи. Надеюсь, вы это понимаете? Ваш брат — авантюрист, который вбил себе в голову какие-то глупые идейки из дамских романов, и ради них готов выжечь всё дотла. Он, не колеблясь, будет посылать на смерть тысячи людей ради того, чтобы только потешить своё самолюбие. Ради того, чтобы услышать в свой адрес обращение «ваше величество»! Неужели вы не видите, Камилла, насколько он смешон?

— Простите, мой лорд… — пролепетала Камилла, окончательно покраснев. — Но я своим жалким разумом не могу увидеть ничего худого в идеях Увилла. Он рассказывает, каким прекрасным может быть мир, и разве мы не достойны такого? Мира без войн, без произвола, мира закона и порядка? Я вижу, как его каждый день благословляют простолюдины, у которых теперь хватает хлеба, чтобы прокормить детей. Я вижу, с каким восхищением глядят на него дворяне, и они скорее умрут, чем вызовут его недовольство. Увилл способен изменить этот мир, мой лорд, и я в это верю всем сердцем!

— О, поверьте, я хорошо понимаю то, о чём вы говорите! — в хищной ухмылке Давина явно сквозила боль незажившей душевной раны. — Ещё будучи ребёнком этот мальчишка умел втираться в доверие! Я не знаю — быть может, он обладает какой-то магией, но когда ты находишься рядом с ним, то действительно сложно противостоять его обаянию. Он с детства привык манипулировать людьми. Я знаю это очень хорошо, и потому прекрасно осознаю, насколько он опасен. Увилла необходимо остановить, миледи, пока он не наворотил таких дел, что от этого мира не останется камня на камне!

— Простите, мой лорд, но вы, кажется, несколько предвзяты к Увиллу, — тихо, но решительно возразила Камилла. — Он — самый прекрасный и великий из людей. Он не манипулирует людьми, просто люди любят его и готовы исполнить любую его просьбу. Тем более, что эти просьбы направлены на то, чтобы нести в мир добро.

— И веля вам отравить вашего отчима, он тоже нёс в мир добро? — гневно прошипел Давин.

Камилла вскрикнула так, будто в сердце ей угодила стрела. Ещё мгновение назад пунцовые от стыда щёки вдруг сделались бледными, словно снег. Бокал выпал из ослабевших пальцев, окатив подол платья вином. Откинувшись на спинку кресла, она едва не лишилась чувств.

— Он даже не сказал вам, что я знаю об этом… — с презрением и ненавистью проговорил Давин. — Он послал вас ко мне, но даже не предупредил… Вот он, ваш обожаемый Увилл! Вот они, его манипуляции! Поймите же, Камилла, люди для него — лишь пыль под ногами!

Похоже, с Камиллой всё же случился обморок. Тело её обмякло, а глаза закатились. Давин так и остался сидеть, молча глядя на бесчувственную девушку. Его раздирали самые противоречивые чувства — от любви и жалости до