Безумное танго - Елена Арсеньева

– Не знаю, – неуклюже пробормотал Юрий.

Рашид всплеснул руками, и сигарета, вывалившись из егозадрожавших пальцев, описала кривую искрящуюся дугу, прежде чем упасть напесок. Она почему-то не погасла, а продолжала тлеть, напоминая маленький,огненный, злой глаз, смотревший на Юрия снизу.

– Как это – ты не знаешь? Ты же сам говорил, что…

В голосе его Юрию послышалось отчаяние ребенка, у которогоотнимают последнюю игрушку. Ему стало одновременно и стыдно, и жалко, ипротивно, захотелось сказать: да, да, Фаина убила, а ты провалисьпропадом! – но он не смог.

– Ах шайта-ан… – чуть ли не изумленно протянул вдругРашид. – Ах шака-ал! А я – ишак, и голова у меня – как у безмозглогобуйвола. Она же твоя девка, ты же за нее заступаешься, вот и придумал все простаруху. Зачем придумал? Зачем?

– Да пойми ты, дурак, не знаю я точно, сам ничего незнаю! – выкрикнул Юрий, кое-как натягивая джинсы на сырые плавки и садясьна песок, чтобы надеть носки и обуться.

Может быть, это спасло ему жизнь.

Он расслышал как бы свист – воздух словно бы разрезалочто-то острое. Юрий инстинктивно перекатился, вскочил, пригибаясь, тщетнопытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Впрочем, она была не столькромешной: слева, на фоне реки, издававшей слабое глубинное свечение,вырисовался более темный силуэт человека, занесшего руку как бы для удара.

Тусклый красный глаз окурка ехидно подмигнул снизу.

Ого! Так, значит, Рашид все-таки решил драться за своиигрушки?

Юрий отбежал на несколько шагов и приостановился, все еще неверя: как же это так? Нет, ну как же это может быть – так быстро, так мгновенноперемениться?!

– Ты мне голову морочил – нарочно, да? – задыхаясь,выкрикнул Рашид. – Ты хотел меня от того дома увести, да? Я из-за тебячеловека убил, а ты…

– Да образумься ты! – взмолился Юрий. – Ничего ятебе не морочил! Я в самом деле ни в чем не уверен, но точно знаю, что Алёнатут ни при чем!

И тотчас он понял, что совершил ошибку, подав голос.Потерявший в темноте ориентировку Рашид мгновенно развернулся вправо – иметнулся к нему, как барс.

Юрий едва успел увернуться. Отскочил на несколько шагов,упал, замер, сдерживая дыхание, оглядываясь и отчаянно пытаясь сообразить, гдедорога.

Он слышал запаленные выдохи Рашида, который металсятуда-сюда, бестолково размахивая ножом. Глаза Юрия уже настолько привыкли ктемноте, что различали тусклые промельки лезвия.

Нет, нельзя больше лежать, нельзя давать Рашиду время тожепривыкнуть к темноте. Пора сматываться от этого мимолетного сотоварища, которыймгновенно превратился во врага, от этого спасителя, который вот-вот станет егоубийцей. Черт, как бы это отвлечь его?

Юрий пошарил вокруг. Песок, песок, какой-то мелкий мусор…Ого! Камень!

Неслышно приподнявшись, он швырнул камень в сторону реки,почти не надеясь добросить из этого неудобного положения.

Раздался всплеск. Попал!

Сгусток тьмы – силуэт Рашида – резко дернулся,поворачиваясь, метнулся к реке.

Юрий вскочил и со всех ног понесся к насыпи. Треск пескаказался оглушительным, но Рашид вряд ли слышит этот треск: он ведь и сам бежит,сам издает шум.

Насыпь! Юрий выскочил на асфальт и вдарил, как спринтер нафинише. В легких скоро закололо, но он все бежал и бежал, пока не соскочил сасфальта снова на землю. Здесь все поросло травой, и Юрий, ставя ноги боком,как лыжник, начал взбираться на откос.

Задержался он только раз – уткнулся лицом в сгиб руки, чтобызаглушить надрывное дыхание, прислушался – вроде тихо. Рашид, похоже,безнадежно отстал… Можно было позволить себе небольшую передышку, но Юрий ужене мог остановиться: продолжал карабкаться все выше и выше.

Начался кустарник – ага, значит, он уже в парке. Ветвигладили его по лицу, по плечам, – нет, не все гладили, одна довольно грубодеранула по руке. О… собачья жизнь! Он же оставил рубашку на берегу! Не успелнадеть, а потом забыл про нее. Этот придурок так внезапно набросился… Можно,конечно, вернуться, попытаться поискать рубаху, но нет уж, лучше не надо: позакону стервозности как раз и напорешься на Рашида – вернее, на его нож.

Нет, ну надо же, а?! Рашид обезумел, натурально обезумел! Неперенес, так сказать, другой дороги, не выдержал, что его грубо выдернули изпривычной колеи. Ну да, жизнь осложнилась: раньше его вело только желаниеубивать, а теперь вдруг встала проблема выбора: убивать-то убивать, но кого? Нево всех же подряд ножами ширяться!

Хотя, впрочем, почему не во всех? Сначала тот черноволосыйсо странно знакомым лицом, теперь Юрий… Спасибо, хоть дал натянуть штаны иобуться! Однако без рубашки днем вид у него будет диковатый.

Днем! До дня еще ого-го сколько. И надо же где-топереночевать. И что-то делать, как-то жить.

Даже странно, до чего Юрия огорчило, что не удалосьповидаться с Алёной. Вместе они что-нибудь придумали бы – и для него, и длянее. Вообще, какая это была глупость – расставаться! После всего, что испыталивместе, после того, как сроднились…

Впрочем, если Юрий чувствует себя сроднившимся с Алёной, тоеще не факт, что она испытывает то же самое по отношению к нему. Исчезла, непредупредив… Привет! А как она могла его предупредить? Телефона не знает,адреса – тоже, только дом.

Значит, вчера поздним вечером, когда Юрий прятался вподъезде от ребяток, жаждавших его крови, Алёна уже мчалась куда-то наавтомобиле. Куда? Зачем?

Деревья кончились. Начинался открытый высокий склон,поросший молоденькой травкой. Где-то здесь должны быть лестницы… А, черт сними. Юрий на четвереньках вполз по склону, перемахнул чугунную ограду имгновенно ощутил себя голым при свете фонарей, вереницей протянувшихся по Верхне-Волжскойнабережной. Если Рашид тоже вылез на откос… Юрий в два прыжка перемахнулнабережную, юркнул в темный, похожий на старый парк двор перед каким-то домом,приостановился, вглядываясь сквозь прутья решетки то направо, то налево.

Вроде никого. Надо полагать, Рашид смирился с поражением. Икуда же он теперь, интересно, подался? Уже за полночь. Спать небось пошел. Ну ина здоровье.

Юрию тоже вдруг захотелось спать. Не прикорнуть ли прямоздесь? Вроде бы тихое местечко.

Зевая, огляделся. Было что-то знакомое в очертанияхдеревьев, столпившихся вокруг, тихо шумя молодой листвой, в белой громадестаринного дома, глядевшего на него темными, сонными глазами окон.