Дживс и Вустер - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

бросают направо и налево сфабрикованные обвинения с единственной целью добиться для себя продвижения по службе. Больше мне нечего добавить, хочу только выразить напоследок мое глубочайшее сожаление в связи с тем, что ты, Берти, стал жертвой этих возмутительных гонений.

– Ничего, дядя Перси, не беспокойтесь, пустяки.

– Не пустяки, а безобразие. А вам, констебль, я рекомендую впредь быть осторожнее, гораздо осторожнее. Что же до этого вашего ордера на арест, то можете засунуть его себе в… Впрочем, это к делу не относится.

Сказано было лихо. Лучше не придумаешь. Мне вспоминается только один аналогичный случай – когда тетя Агата распекала меня, тогда еще подростка, за то, что я разбил ей из рогатки дорогую фарфоровую вазу. Я не сомневался, что Чеддер по прозвищу Сыр под тяжестью такого выговора скуксится, как жалкий червь перед грозой. Но ничего подобного. Он весь горел, но не от стыда и раскаяния, а от бессильной ярости, как человек, который хоть и не совсем разбирается в ситуации, но чует, что дело нечисто и что над ним учиняют какую-то подлянку.

– Хо! – выговорил он, борясь со своими эмоциями. Но потом все же не выдержал и горячо воскликнул: – Да это заговор! Это подлый, наглый, хитрый сговор, чтобы помешать отправлению правосудия. В последний раз спрашиваю, лорд Уорплесдон, подпишете вы этот ордер или нет?

Дядя Перси с неподражаемой величавостью выпрямился во весь рост и ровным, холодным тоном ответил:

– Я уже указал вам, что вы можете сделать с вашим ордером. По-моему, констебль, лучше всего вам теперь пойти проспаться. Потому что единственным извинением для вашего безобразного поведения могло бы служить только то, что вы попросту пьяны. Берти, проводи полицейского до двери.

Я проводил Сыра до двери, он устремил на нее ошарашенный взор, словно никогда в жизни дверей не видел, а затем медленно переступил порог и исчез, не бросив мне через плечо ни полслова на прощание. Мне показалось, что его гордый дух наконец-то все-таки сломлен. По дорожке к воротам прогрохали его форменные башмаки.

– Ну а теперь, мой мальчик, – сказал дядя Перси, когда стихло эхо этих шагов, – давай сюда костюм в елочку. И еще мне нужно принять ванну, побриться и выпить чашку крепкого черного кофе с самой чуточкой коньяка. А также было бы неплохо, когда я буду готов, чтобы ты отправился в «Бампли-Холл» вместе со мной и подтвердил мои показания своими в том смысле, что я действительно провел ночь под этой крышей. Ты ведь не станешь мямлить и запинаться, а твердым звучным голосом, внушающим безграничное доверие, повторишь то, что скажу я, правда? В таких ситуациях самое вредное – это задумываться, переминаться, нервно крутить пальцами. И главное, помни: ни в коем случае не стой на одной ноге. Хорошо, мой мальчик? За дело.

Я отвел его в свою комнату, достал костюм, показал, где ванная, и предоставил самому себе. В столовой, когда я возвратился, Боко уже не было, но Нобби сидела и болтала с Дживсом. Она тепло приветствовала меня.

– Боко ушел за автомобилем. Мы поедем в Лондон и поженимся. Удивительно, как все прекрасно устроилось, верно? А дядя Перси каким был молодцом!

– Да, он произвел глубокое впечатление, – согласился я. – А про вас, Дживс, я и не говорю, тут все слова бессильны.

– Я глубоко удовлетворен, мисс, если оказался полезен.

– Я уже говорила и скажу опять: с вами никто сравниться не может.

– Весьма благодарен, мисс.

В таком духе они бы, наверное, продолжали и дальше, так как Нобби выше головы переполнял девичий восторг, но тут я перебил их. Я вовсе не хотел лишать Дживса причитающихся ему похвал, но мне необходимо было выяснить один чрезвычайно важный вопрос.

– Нобби, ты показала Флоренс мое письмо? – спросил я. Живое личико ее вдруг омрачилось, она горестно всплеснула руками:

– Я чувствовала, что что-то забыла. Берти, мне так жаль!

– Жаль? – переспросил я, холодея от смутного страха.

– Я собиралась тебе сказать. Сегодня утром, как только встала, я хотела его достать, но не могла найти, а тут пришел Эдвин и сообщил, что накануне вечером убирал у меня в комнате, это было его очередное доброе дело. И очевидно, он уничтожил это письмо. Он обычно уничтожает все письма и открытки, когда убирает комнаты. Мне ужасно жаль, но ты, конечно, найдешь какой-нибудь другой способ отвязаться от Флоренс. Спроси у Дживса. Он обязательно что-нибудь придумает. Ага, – встрепенулась она, когда из необозримой дали донесся зычный клич, – это Боко меня зовет. До свидания, Берти. До свидания, Дживс. Я должна бежать.

И ее как ветром сдуло. А я обратил похолодевшее, бледное лицо к Дживсу.

– Да, сэр?

– Вы можете предложить какой-то выход?

– Нет, сэр.

– Вы – и в растерянности?

– В данную минуту бесспорно так, сэр. Боюсь, что мисс Хопвуд переоценила мои таланты.

– Ну-ну, что вы, Дживс. На вас совсем не похоже… это капыто… капыту… ну, как его?… на кончике языка вертится…

– Капитулянтство, сэр?

– Совершенно верно. Капитулянтство совсем не в вашем стиле. Не сдавайтесь. Идите и поразмышляйте в кухне. Там, может быть, найдется рыба. Вы вчера вечером, когда там хозяйничали, рыбы не заметили?

– Только шпротный паштет в консервной банке.

Сердце мое ушло в пятки. Шпротный паштет – слишком тонкий тростник, чтобы служить опорой в минуту испытания. Но все-таки это рыба в определенном смысле слова и содержит, без сомнения, свою порцию фосфора.

– Ступайте и нырните в банку.

– Очень хорошо, сэр.

– Не жалейте паштета. Зачерпывайте прямо ложкой, – посоветовал я и отпустил его трагическим жестом.

Трагическим было и мое общее настроение, когда несколько минут спустя я вышел из помещения и направился в сад, чувствуя, что мне необходимо глотнуть свежего воздуха. Я не показывал виду перед Дживсом, но в действительности я не питал особой надежды на то, что шпротный паштет принесет желанные плоды. Дотащившись до калитки, я остановился, угрюмо глядя