Вода. Биография, рассказанная человечеством - Джулио Боккалетти

с равнин России и врезается в плато на пересечении горной системы Гиндукуш (между Пакистаном и Афганистаном) и собственно Гималаями. Его погодные системы приносят примерно треть годового количества осадков в Северной Индии и Пакистане – в основном в виде снега. Ледники и таяние снегов дают Инду примерно в полтора раза больше воды, нежели дожди. На деле большая часть бассейна реки засушливая, поскольку получает менее 500 миллиметров осадков в год.

Любое экстенсивное сельское хозяйство в районе Инда требует той или иной формы ирригации. Самой распространенной формой в течение нескольких тысяч лет – с начала Хараппской цивилизации до появления британцев – было орошение с помощью разливов. К 1947 году Индия располагала крупнейшей ирригационной системой в мире: отдельные каналы достигали размеров Потомака или Темзы. Система была чудом гидротехники, но кошмаром для политики. При разделе Индия могла претендовать только на 2 из 10,5 миллиона гектаров орошаемых земель в системе каналов Инда. Большинство районов бассейна, которые требовали освоения, находились в Индии. Таким же перекошенным выглядело распределение водных ресурсов: 78 кубических километров воды отошло Пакистану и всего 10 – Индии. В пересчете на гектар в Пакистане оказалось на 50 % больше воды, чем в Индии, которой приходилось распределять воду Инда гораздо экономнее.

Система каналов оказалась не такой неделимой, как можно было ожидать. Продолжать работу в обычном режиме могли 133 канала в Пакистане и 12 – в Индии. Поэтому раздел, казалось, не затронул примерно 95 % орошаемой площади. Однако те несколько каналов, что требовалось поделить, стали огромной проблемой. Индия унаследовала Мадхопурскую плотину и верхнюю часть Проекта долины реки Сатледж – в частности, Фирозпурскую плотину. Вода от Мадхопурской плотины шла через Верхний канал Бари-Доаб в реку Биас и в итоге – в Сатледж. От Фирозпурской плотины в сторону Пакистана тянулся канал Дипалпур. В результате сложилась такая ситуация, что перекрытие этих двух каналов привело бы к закрытию Проекта долины реки Сатледж, который большей частью располагался в Пакистане.

Про использование воды в пограничном соглашении Рэдклиффа ничего не говорилось. Он считал, что какое-то соглашение потребуется (хотя бы для управления гидроузлом в Фирозпуре), однако это не входило в его полномочия. Когда появилось решение пограничной комиссии, стало ясно, что соглашения о воде не хватает. Главные инженеры Западного и Восточного Пенджаба договорились об однолетнем «договоре о сохранении статус-кво» на канале Бари-Доаб и в Фирозпуре. Распределение воды в этих двух точках было заморожено до 31 марта 1948 года. Но 1 апреля 1948 года Индия остановила поток воды. Каналы, пересекающие линию раздела, высохли.

В ретроспективе это кажется односторонним решением нового правительства Восточного Пенджаба. Возможно, этот акт был больше направлен в сторону Дели, чем Пакистана: в Восточном Пенджабе доминировали сикхи при индуистском большинстве в Конгрессе. Как бы то ни было, это закрытие стало национальным актом, который Неру впоследствии защищал, понимая, что он будет иметь большое международное значение.

На пакистанской стороне водный кризис 1948 года подпитывал националистическую риторику. Из-за остановки воды прекратилось орошение; опасность приняла национальный масштаб. Страна быстро предприняла попытки возобновить подачу, проложив каналы в обход индийских плотин, которые забирают воду выше. Однако было ясно, что Индия может нанести ответный удар, также переместив управление водой вверх по течению. Требовалось решать вопрос с помощью переговоров. Пакистан пытался утверждать, что у него есть исторические права на существующие потоки, однако Индия их не признавала.

Проблемы 1948 года разрушили доверие между двумя странами. Справиться с ситуацией можно было только посредством скоординированной замены инфраструктуры: Восточный Пенджаб медленно сокращает поток воды в Пакистан, пока тот строит новые каналы.

Первым большим шагом Индии в установлении контроля над Индом стало создание комплекса Бхакра-Нангал, включавшего первое водохранилище на Инде. Неру называл плотины, подобные Бхакре, «храмами новой Индии», прямо связывая национальную идентичность с Восточным Пенджабом и его водной инфраструктурой. Эта плотина стала не только заявлением государственной власти, но и заявкой на Инд. Проект подразумевал полный контроль Сатледжа и оказывал серьезное влияние на лежащую ниже по течению пакистанскую провинцию Синд.

Если до разделения были какие-то надежды на совместное управление, то события 1948 года сделали его невозможным. В момент раздела никто не ожидал такого отсутствия ясности на границе. Поспешность проведения границы и отсутствие контроля привели к массовым паническим миграциям. Всего за несколько месяцев переселились примерно 15 миллионов человек – крупнейшая миграция XX века. И без того распространенное межобщинное насилие, преследовавшее конец Британской Индии, добавило к миграции длинный хвост жертв. Оценки разнятся, но вполне возможно, что в результате массовых убийств и этнических чисток погибло от одного до двух миллионов человек. Идея совместного соглашения об управлении рекой не смогла пережить такую катастрофу.

Деление системы потребовало от инженеров обеих сторон создать отдельные национальные концепции и отдельные механизмы водной безопасности, основанные на масштабных инвестициях в водную инфраструктуру в бассейне Инда. Напряжение между доминированием границы и единством водной системы будет впоследствии терзать обе страны. Оно создало трещину в Гималаях. При этом место для трещины было едва ли не самым опасным: Пакистану и Индии приходилось вести свои хрупкие переговоры в окружении Афганистана, который больше века располагался на передовой линии конфликта между русским и британским империализмом, Советского Союза, Китая и Соединенных Штатов, которые все сильнее тревожились за регион, находящийся в растущей тени сталинского экономического роста.

ВОДНАЯ МЕГАЛОМАНИЯ[89]

Со стороны советский блок действительно вызывал беспокойство. Экономическая политика Сталина, контрастировавшая с гигантскими амбициями, казалось, поддерживает идею, что водная инфраструктура является полем битвы за доминирование, как указывал Виттфогель несколько лет спустя. Если смотреть назад, водная инфраструктура всегда была мощным инструментом пропаганды, и Сталин считал обязательным использовать ее для этой цели. Но в те времена это, должно быть, казалось неизбежным планом для планирования роста.

Новая гидроэнергетика, безусловно, входила составной частью в сталинские планы. Часть его наследия – строительство Красноярской ГЭС на Енисее с установленной мощностью в 6 гигаватт или создание не менее колоссальной Братской ГЭС на Ангаре. В сталинское время появились также одни из самых бессмысленных сооружений в человеческой истории. В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицына ярко описан 227-километровый канал между Балтийским и Белым морями, прорытый узниками ГУЛАГа сквозь гранит. Он был бесполезен, недоработан и пронизан ошибками проектирования. Прежде всего, глубины канала не хватало для тех морских судов, для которых он был предназначен. Однако цель заключалась не столько в пользе, сколько в пропаганде режима.

Особо беспокоил Сталина хлопок. Эта культура производилась в Средней Азии со времен царского режима. Хотя Вторая мировая война практически не затронула Среднюю Азию, производство хлопка пострадало. Ирригационную инфраструктуру не обслуживали, а производительность снизилась из-за потерь рабочей силы и нехватки техники. Но, в отличие от продуктов питания, хлопок был промышленным товаром. Для Советского Союза это оказался важный элемент индустриализации: