Шпион по призванию - Деннис Уитли

К своему огорчению, молодой человек узнал, что должен уплатить высокую пошлину за некоторые предметы, содержавшиеся в посылке, но Брошар выдал ему деньги авансом, и он с радостью получил запас одежды и другие полезные вещи. В конторе Роджер объяснил, что в сундуке был багаж, который он брал с собой в Англию, посещая крестную прошлой весной, и который должен был прибыть в Рен к моменту его приезда, но застрял в пути на несколько месяцев, поэтому он оказался лишенным предметов первой необходимости.

Рассортировав вещи, Роджер продал треть из них, что помогло ему возместить полученный аванс и купить маленькие рождественские подарки мэтру и мадам Леже, Манон, Брошару и Катрво. Так как французы привыкли обмениваться подарками на Новый год, они удивились, получив их 25-го числа, но мэтр Леже, сам того не осознавая, спас положение, заметив, что немцы всегда отмечают Weihnachtsfest[68], а не Nouvelle Annee[69].

Когда наступил Новый год, скромные рождественские подарки Роджера были возмещены с лихвой. Катрво рассказал Манон об издевательствах, которым подвергал Роджера Юто, а та сообщила об этом мадам Леже. Обе женщины освободили маленькую каморку на лестничной площадке и меблировали ее, как спальню. Утром Нового года они завязали Роджеру глаза, отвели наверх и сняли повязку, продемонстрировав ему новую обитель.

Комнатка была крошечной и не имела окон, но она принадлежала только Роджеру, а это означало конец ночным операциям с канатом. Роджер был вне себя от радости, которую его благодетельницы восприняли как награду за хлопоты.

Таким образом, с началом 1784 года для Роджера наступил более счастливый период. Правда, работа по-прежнему была монотонной, перспективы не вдохновляли, а отношения с Атенаис оставались на прежней стадии, но он был свободен от Юто, хорошо накормлен и одет, а также принят в члены веселого и приятного семейства.

Открытое признание Роджера семьей Леже в качестве кузена помогло ему завести много новых знакомств — приходившие к обеду друзья обычно включали Роджера в число ответно приглашенных, а когда Манон Прюдо звали на молодежную вечеринку, Роджера всегда просили сопровождать ее.

По предложению Манон, Роджер стал учиться танцевать. Он охотно это делал, так как в Англии знал только несколько сельских танцев и чувствовал, что достиг возраста, когда должен уметь без малейшей неловкости танцевать с дамой менуэт, кадриль или гавот. Манон обычно ходила один или два раза в неделю в зал Ассамблеи или другие танцевальные залы с Жюльеном Катрво, но ей не хотелось афишировать их связь, поэтому они часто брали с собой Роджера. Манон и Катрво познакомили его с многими партнершами, и он особенно привязался к девушке по имени Тонтон Йери.

Тонтон была дочерью золотых дел мастера — смуглая хохотушка с вздернутым носиком и карими миндалевидными глазами, которая не могла оставаться серьезной даже минуту. Немногие девушки являли собой столь резкий контраст с Атенаис, что, возможно, было одной из причин его привязанности к ней. Любовь и тоска по надменной мадемуазель де Рошамбо оставались непоколебимыми, но в веселой компании Тонтон он мог на время забыть о своей тайной страсти.

В начале января одна из самых суровых зим, которые когда-либо знала Франция, вступила в свои права. Каналы и река Вилен покрылись слоем льда толщиной в фут, и каждое воскресенье после мессы состоятельные жители Рена устраивали карнавал на льду. Роджер и его друзья с удовольствием участвовали в катании на коньках и санях, но они жестоко страдали от холода. В спальнях у них не было никакого отопления, а в конторских помещениях, где Роджер и Жюльен трудились много часов в день, имелись только маленькие печки. Им приходилось работать закутанными в пальто, и каждый раз, когда они переодевались, их зубы стучали от лютого холода, который проникал сквозь каждую щель.

Однажды, катаясь на коньках, Роджер вновь увидел Атенаис. С ней были граф Люсьен и смуглый, красивый молодой человек на вид чуть старше Роджера, поэтому он не осмелился приблизиться, но, к его бурной радости, она дружески помахала ему рукой, когда юные спутники быстро провезли ее мимо на изящных одноместных санках в форме лебедя.

В ту ночь Роджер разрывался между счастьем быть узнанным Атенаис и мучительной ревностью при мысли, что смуглый молодой человек наверняка влюблен в нее, а она, возможно, отвечает на его чувства. Тем не менее встреча оживила в Роджере честолюбие, и он стал искать возможности дальнейшего продвижения в фирме.

Такая возможность представилась через несколько дней. За обедом мэтр Леже и Брошар обсуждали дело, грозившее неприятностями богатейшим клиентам фирмы, и Роджер, заметивший в этой истории одну спорную деталь, которая, очевидно, не приходила в голову ни одному из его патронов, решил, что может привлечь к ней их внимание, не показавшись дерзким.

Деталь была весьма незначительной, однако двое мужчин выглядели удивленными проницательностью Роджера, сообразившего, что она может оказаться важной. Мэтр Леже вряд ли запомнил бы этот эпизод, если бы Брошар не заметил с улыбкой:

— Вы обнаруживаете хорошее логическое мышление, месье Брюк, и мы еще сделаем из вас юриста.

— Благодарю вас, месье, — ответил Роджер, — но боюсь, что это займет много времени, поскольку опыта, приобретенного мною в качестве латинского переписчика, явно недостаточно.

— Я думал о том, чтобы поручить вам нечто более интересное, — промолвил мэтр Леже, — но привлекать к составлению документов человека, не прошедшего должного обучения, обычно означает дополнительную работу для кого-то еще.

Брошар язвительно усмехнулся:

— Мне было бы нетрудно обучать месье Брюка начаткам дела по вечерам, но я уверен, что он слишком занят шатанием по городу с друзьями, чтобы согласиться на это.

— Напротив, месье, — быстро возразил Роджер. — Если бы вы согласились оказать мне такую любезность, я бы предоставил в ваше распоряжение весь мой досуг.

В глазах Брошара мелькнул интерес.

— Ну что ж, — отозвался он, пожав широкими плечами, — двух вечеров в неделю будет достаточно. Скажем, по вторникам и четвергам после обеда мы можем отправляться в кабинет старика Фюзье. Эта комната меньше и теплее других, и я буду поддерживать в печи огонь после ухода Фюзье.

Занятия юриспруденцией, начавшиеся в результате этого разговора, не слишком помешали досугу Роджера и дали ему надежду на более интересную работу, чем утомительная переписка документов. Он также обнаружил, что за молчаливой суровостью месье Эмиля Брошара скрывается обаятельная и энергичная личность.

Брошар был родом из Бордо и в значительной мере унаследовал склонность к проанглийским обычаям и симпатиям этого великого города, бывшего в течение многих столетий ленным владением английской короны. Он был страстным поклонником всего британского, в основном благодаря ошибочному убеждению, что движущая сила всех поступков англичан — разум, который являлся для него, вольнодумца, верховным божеством. Подобно большинству образованных людей во Франции того времени, Брошар не сомневался, что его страна на грани гибели и что только дарование королем либеральной конституции вкупе с отменой дворянских привилегий способно ее спасти. Снова и снова он показывал Роджеру судебные дела, где вердикт выносился в пользу аристократа исключительно на основании его происхождения, в то время как по английским законам выигравшим оказался бы человек из народа, причем не потому, что он простолюдин, а потому, что на его стороне были справедливость и разум.