Ориенталист. Тайны одной загадочной и исполненной опасностей жизни - Том Рейсс

В этих прокуренных помещениях, где витали безумные идеи и царило невероятное позерство, новоявленный литератор и эрудит по имени Эсад-бей оказался совершенно своим — пусть он и родился в Азербайджане, носил чалму, кинжал за поясом, но всем он был почему-то известен как Лео Нусимбаум. Завсегдатаи этих кафе оказались идеальной аудиторией для устных миниатюр Льва на восточные темы. Впрочем, он старался для себя самого. Ведь для завсегдатаев кофеен самым важным было собственное восприятие — и еще, что немаловажно, в их среде никому не было дела до размеров состояния присутствующих или же наличия у них университетского диплома.

Меринг, на десять лет старше Льва, был уже знаменит, и это он, по-видимому, ввел Льва в круг постоянных посетителей литературных кафе. Правда, и Лев порой мог оказать нужную поддержку приятелю, который нередко впадал в хандру. Меринг чаще всего выступал на подмостках кабаре с примерно такими же песнями и репризами, каким Джоэл Грей[111] подражал в бродвейском мюзикле, а потом и в кинофильме «Кабаре». Вообще же политический театр в Берлине был наиболее интересным, пожалуй, еще при кайзере, хотя сегодня это может показаться невероятным; причем тогдашние шутки представлялись зрителям куда более смешными из-за деятельности имперской цензуры. Меринг царствовал на сцене кабаре в годы их расцвета — с начала революционных событий 1919 года до конца «года инфляции», то есть 1923-го. Впоследствии номера в берлинских кабаре из своеобычного варианта водевильных представлений скатились к чистому бурлеску, превратившись в постановки музыкальных ревю с шеренгой танцовщиц, исполнявших канкан, и заменив зрелище, пусть и развлекательное, эстрадное, но заставлявшее думать. Главным конкурентом таких танцевальных ревю стали заведения с развлечениями куда более низкого пошиба: стриптиз с голыми девицами. К 1927 году в Берлине было множество ярких, зазывных неоновых реклам, приглашавших посмотреть представления под такими названиями: «Мир без покровов, все обнажено» или «Вот так номер: целая тысяча голых женщин!» К середине 1920-х годов истинное кабаре превратилось в крайне политизированное зрелище, поскольку представления ставили и агитационно-пропагандистские группы коммунистов («бригады агитпропа»), и близкие к нацистам эстрадные артисты, чьи номера были выдержаны в «народно-патриотическом», националистическом духе. Для актеров и авторов прежнего кабаре, таких, как Меринг, последнее было попросту невыносимо[112]. Может быть, именно Лев подал ему мысль уехать из Берлина и отправиться в путешествие по Алжиру. Но как бы ни возникла сама идея, поездка безусловно придала ему новые силы, и ее результатом стало первое прозаическое произведение Меринга «Алжир, или Тринадцать чудес оазиса».

Лев с большим энтузиазмом отрецензировал книгу своего друга для «Ди литерарише вельт», высказав суждение, что обычные путеводители, представляя Восток лишенным души, вводят в заблуждение европейцев, тогда как в этом повествовании исполненного премудрости автора, который прежде не отваживался съездить куда-нибудь дальше Будапешта, можно ощутить «истинный дух Востока». Главное в том, что, как писал Лев, Меринг везде и всюду видел и слышал поэзию, а «ведь сегодня Востока больше не существует, или же мало что сохранилось от него, или же он скрывается от непосвященных, так что узреть его способен лишь взор поэта… Все вы, кто прежде не бывал на Востоке, кто способен лишь мечтать о землях под знаком полумесяца, вам не нужно обращаться к описаниям путешествий или же к отчетам многочисленных королевских и некоролевских академий наук — вам следует взять в руки “Тринадцать чудес оазиса” Вальтера Меринга».

Однако широкая публика не стала читать Вальтера Меринга. Она отдала предпочтение Эсад-бею.

До ухода из «Ди литерарише вельт», в год, когда ему исполнилось двадцать восемь лет, Лев успел опубликовать в этом еженедельнике сто сорок четыре статьи — это даже больше, чем написал для него Вальтер Беньямин, еще один любимый автор Вилли Хааса. Не стоит забывать, что у Льва за это время еще вышло полдюжины книг, которые пользовались большим читательским спросом. Как вспоминал впоследствии приятель Льва и его будущий соавтор Джордж Сильвестр Вирэк, Эсад-бей был способен, зайдя в какую-нибудь комнату, появиться оттуда через несколько часов с уже практически завершенной рукописью. Пусть это и преувеличение, однако Лев в самом деле писал тогда так много и так гладко, что это представлялось прямо-таки невероятным. К 1934 году Вернер Шендель[113], занимавшийся его делами на правах литературного агента, обратился ко Льву с просьбой, наверняка показавшейся весьма необычной автору бестселлеров, на счету которого уже было семнадцать изданий на разных языках мира. Шендель просил своего клиента… «не публиковать слишком много книг: не следует слыть слишком плодовитым, пусть между книгами будет хотя бы годичный перерыв».

Подписывая свои статьи псевдонимом Эсад-бей, Лев выступал в роли эксперта по вопросам Востока в обоих смыслах этого слова: как таинственного, «азиатского» Востока, мира ислама и прочих неевропейских религий, так и России (то есть Советского Союза), находившейся к востоку от Европы. И там и там хватало фанатиков и могущественных правителей, пусть их называли царями и комиссарами или султанами и шахами — это лишь добавляло «Востоку» ореол таинственности и опасности, усиливая его очарование, приковывая к нему внимание. Помимо того, освещая события на Ближнем Востоке, можно было воспользоваться возможностью написать что-нибудь в антифранцузском духе, а это всегда было популярно в Германии.

И Хаас, и Меринг, равно как и прочие коллеги Льва, по-видимому, знали о его истинном происхождении, однако никто из них не высказывался на этот счет публично. Когда вышла первая «автобиографическая» книга Льва, «Нефть и кровь на Востоке», в «Ди литерарише вельт» на нее появилась рецензия без подписи, и там был такой отзыв о постоянном авторе еженедельника: «Нам, конечно, известен Эсад-бей — автор нашего издания, однако, как оказалось, на самом деле мы до сего дня ничего о нем не знали. До сих пор мы считали это имя его псевдонимом, а теперь в изумлении взираем на его причудливые биографические зарисовки, написанные азиатом, родившимся в Баку, столице Азербайджана, сыном мусульманского аристократа и революционерки из среды русской интеллигенции». Трудно сказать, что это означало: может быть, сам Хаас притворился столь неосведомленным, а может, сотрудники редакции действительно не понимали, кто был родом их коллега, этот эмигрант из России, рядившийся в кавказские костюмы. Большую часть своей жизни, пока судьба не забросила его туда, где он уже не был в состоянии шутить над подобными вещами, Нусимбаум поддерживал своеобразный комический диалог со своими друзьями-писателями относительно собственного «чудесного превращения» из Льва в Эсада. Нет, он не подтрунивал над своим обращением в мусульманскую веру, как не позволял делать этого и другим. Но в обществе тех, кто, как ему казалось, был способен понять его (а это были по большей части его друзья еврейского происхождения), он считал, по-видимому, возможным не утаивать произошедшей с ним метаморфозы. С другими людьми он был настороже, уходил в себя, становясь все больше и больше «человеком с Востока», то есть все сильнее ощущая себя Эсад-беем.