Святые сердца - Сара Дюнан

Она встает и жестом велит Зуане сделать то же самое, а девушка остается лежать на полу, как сломанная кукла.

Монахини торопливо выходят во внешний склад.

— Я должна вернуться в трапезную. Я и так слишком долго отсутствую. Придется тебе доставить ее в галерею одной.

Зуана отвечает кивком, хотя в темноте его вряд ли видно.

— Отведи ее в келью и оставайся там до тех пор, пока я не решу, как с ней быть… Сделаешь?

Наступает короткая пауза. Несравнимая с той, когда Зуана стояла на причале, словно парализованная, а где-то за ее спиной пряталась аббатиса. Но теперь, как и тогда, слишком темно, и нельзя с уверенностью утверждать, кто и что видел. Или слышал.

— Да, — невыразительно отвечает она.

— Хорошо. — Аббатиса выходит в сад, дверь за ней захлопывается.

Тем временем девушка, лежащая на полу внутреннего склада, тоже приняла решение.

Пока две женщины разговаривали, Серафина запустила пальцы в карман юбки. Достала оттуда стеклянный пузырек и аккуратно, чтобы не расплескать ни капли, вытащила пробку. Вернувшись к ней, Зуана видит, как она, прильнув губами к пузырьку, жадно пьет.

Зуана подбегает к ней и выбивает пузырек у нее из рук, тот отлетает в сторону, грохоча по каменному полу, но не разбивается — стекло слишком толстое. Монахиня тут же становится на четвереньки и ползает по полу, ища его, а ее мозг осаждают воспоминания. Вот она стоит в аптеке, смешивая кошениль с водой, ее голова горит от лихорадки — и тут ей бросается в глаза какая-то странность в расположении бутылей на полке. Позже, поправившись и встав на ноги, она проверяет лекарства, но обнаруживает, что ничего не пропало; все ингредиенты на своих законных местах, а проверять уровень лекарств в каждой бутыли у нее никаких оснований нет.

Ее пальцы нашаривают стеклянный пузырек. Она подносит его к носу. Господи, помоги нам. Пол сухой, в бутылочке ни капли. На четвереньках Зуана подползает к девушке, хватает ее за плечи и поднимает так, чтобы их лица оказались на одном уровне и она могла ее разглядеть.

— Сколько, Серафина? Сколько ты выпила?

Но девушка вместо ответа только облизывает губы, чтобы не оставить ни капли.

— Скажи!

Она трясет головой.

— Это то, что дают осужденным на смерть перед началом пыток. Разве ты не говорила мне этого той ночью?

— Ох, Отец наш Небесный, — шепчет Зуана. — Чем мы заслужили такое?

Она протягивает руку и убирает волосы с лица девушки. Та выглядит такой усталой и изможденной. Слишком молодая. И слишком чувствительная. Ежемесячное помешательство, поражающее некоторых девушек перед началом менструаций. Вот как все начиналось несколько месяцев назад. Господи, пожалуйста, пусть это кончится как-нибудь иначе.

— Пойдем, — шепчет она нежно. — Пойдем. Надо устроить тебя поудобнее.

Она поднимает девушку с пола и ставит ее на ноги, отмечая при этом, как сильно та похудела и насколько легче кажется теперь, чем три месяца тому назад, а заодно думает о том, как потеря веса отразится на ее восприимчивости к снадобью. Однако эти размышления никак не отражаются на ее голосе, который звучит нежно, почти любовно.

— Ну же, Серафина, ты поможешь мне? Пойдешь со мной?

Девушка кивает и послушно переступает ногами. В сумерках на ее лице проступает кривое подобие улыбки.

— Думаю, я выпила достаточно, чтобы не чувствовать боли. Надеюсь.

Рвота и понос продолжаются всю ночь и большую часть дня.

Поскольку Зуана не имеет представления о том, сколько макового сиропа выпила девушка, приходится считать, что флакон был полон. Значит, надо дать ей такую дозу чемерицы, чтобы очистить желудок, но не отправить на тот свет. А такой баланс с трудом дается даже опытному аптекарю.

Хорошо, что ей хотя бы дали свободную ночь для начала.

Когда посетители расходятся, аббатиса собирает свою паству, благодарит всех за чудесную работу, покрывшую новой славой Санта-Катерину, и объявляет, что сегодня они будут спать без перерывов, даже на молитву, так как заутреня отменяется. Монастырский колокол останется нем до рассвета. Это распоряжение пользуется успехом, так как теперь, когда волнения уже позади, все ощутили, насколько они устали; а некоторые монахини помоложе даже всхлипывают, услышав новость. И сестра-наставница, которой решение аббатисы не вполне по нраву, тоже устала, а потому молчит.

Когда община погружается в глубокий, удовлетворенный сон, аббатиса и сестра-травница встречаются в угловой келье главного здания монастыря, где одна из них раскрывает девушке рот, а другая вливает туда ядовитое снадобье из мякоти яблока, настоянного с корнем чемерицы.

Первый спазм наступает очень скоро. Хотя девушка уже давно почти без сознания, боль так остра, что пробуждает ее: она открывает одурманенные глаза, и с ее губ срывается жуткий стон. Вместе они перетаскивают ее с кровати на пол. В следующие часы, сколько бы их ни было, им придется поддерживать ее в сидячем положении со склоненной вперед головой, что не только поможет скорее очистить организм, но и не даст несчастной захлебнуться собственной рвотой. Неплохо было бы помолиться, и аббатиса скоро находит подходящий случаю псалом…

О, Господь, не вини меня во гневе Твоем

И не казни меня в ярости Твоей,

Ибо слаб я, и душа моя страдает.

Но когда лекарство вступает в полную силу, приступы становятся столь неистовыми и частыми, что не оставляют им времени даже на разговоры, а тем более на молитвы. Присмотр за больной превращается в тяжелый труд. Горшки, которые приносит Зуана, тут же наполняются снова и снова Когда начинается понос, тело девушки корчится от удвоенной боли. Вонь быстро становится непереносимой. Монахиням приходится закатать рукава и подоткнуть повыше юбки, чтобы совсем не испачкаться. Девушку они раздевают до сорочки, чтобы она тоже измазалась как можно меньше, а ее волосы завязывают куском ткани, чтобы они не закрывали ей лицо и не попадали в рвоту. Но с потом, который ручьями льет с нее, или со спазмами, от которых безвольно трясутся ее руки и ноги, они ничего сделать не могут.

Некоторые считают чемерицу незаменимым помощником экзорцистов, ибо демон, забившийся вглубь, дабы избежать ожогов от святой воды, скоро обнаруживает, что само тело начинает его исторгать. Хотя Зуане никогда не доводилось пользоваться чемерицей в таких целях, она достаточно видела ее действие, чтобы представить, как это выглядит: сведенный судорогой торс деревенеет, спина выгибается дугой, как будто какой-то злобный дух корежит человека изнутри. Но вот чего она никогда не наблюдала раньше, так это воздействия рвотного средства вкупе с мощным снотворным. На тело, которое вот-вот испустит дух, но продолжает сотрясаться идущими изнутри конвульсиями, поистине страшно смотреть, временами им кажется, что перед ними тряпичная кукла в зубах огромного пса, и он то трясет ее, то бросает, но лишь для того, чтобы через несколько минут подхватить вновь.