Спящее золото. Сокровища Севера - Елизавета Дворецкая

– Ну, это едва ли. Хотя, сказать по чести, ни один меч не покажется лишним. Поэтому я рад, Вигмар, что ты поедешь с нами. Главное – чтобы нас поддержал конунг. А с нашим конунгом никогда не знаешь, чего ждать сегодня или завтра. Он ни с кем не хочет ссориться. Его прозвали Бьяртмар Миролюбивый. Но уж про его старшую дочь и про сына этого не скажешь. Прямо говоря, никогда не знаешь, кого он послушается завтра. Поэтому у нас каждый должен сам позаботиться о себе. Его старшая дочь, йомфру Ульврун, та, что замужем за Ингимундом Рысью…

Вигмар кивал, но слова Бальдвига большей частью зависали в воздухе и растворялись, не достигая его ушей. На душе у беглеца было так тяжело и пусто, словно копье пробило его собственное сердце. Он убил самого себя. Шагая пешком или покачиваясь в седле, на лежанке в чужом доме, перед чужим очагом – везде ему мерещилась огромная дыра, из которой тянуло холодом потусторонних миров. Ударом копья он пробил эту дыру и толкнул в нее своего врага – а теперь она грозила затянуть и его самого. Одной жертвы ей мало. Смерти только покажи дорогу… Вигмар ворочался без сна ночью, а днем ехал, задумавшись и не в силах охватить умом ни одной стоящей мысли. И вокруг него, и внутри все было чужим и неприветливым.

На третий день отряд приблизился к истокам реки Бликэльвен. Плоская равнина с густым лесом нагоняла на Вигмара тоску. Доблестный зять Старкада, из-за которого Бальдвигу пришлось ездить занимать серебро (можете смеяться, но его тоже звали Атли), увлеченно насвистывал песню. Она показалась Вигмару знакомой; перехватив взгляд квитта, Атли запел, задорно поглядывая на молчаливого угрюмого слушателя:

Смотрят с небес властелины бессмертные:

Молнией мчит Золотая Щетина.

К Золотому озеру грозный приблизился,

Тюр не стерпел, – так ведется сказанье.

А, вот это что! В памяти Вигмара с обжигающей ясностью вспыхнул вечер в святилище, серые бока гранитных валунов, освещенные пламенными отблесками, вдохновенно поющий Фридмунд Сказитель, насупленное лицо Рагны-Гейды с плотно сжатыми губами… А молодой рауд с длинными волосами, зачесанными ото лба назад, с заплетенной на затылке тонкой косой, весело продолжал, поглядывая, не рассердился ли квитт. Рауды почему-то думали, что жители Квиттинга злятся, если слышат песню о том, как Фрейр и Фрейя едва не отняли у них четверть страны.

Прянул Отважный из вышних чертогов,

Мощной рукою он вепря подъемлет,

Раудам больше земли не намерить —

Бросил обратно посланника Фрейи.

«А у нас по-другому, – равнодушно отметил про себя Вигмар. – Фрейя прекрасная рано смеялась – Тюр ее вепря забросил обратно… Или как-то так».

Рауды вопросительно косились на квитта, дивясь его безразличию. Вигмар замечал и понимал их взгляды, но они не отзывались в его душе ни возмущением, ни гневом. Да пусть они поют, что хотят! Оскорбить может только тот, чье мнение что-то значит. А рауды для Вигмара не значили ничего. Умом он понимал, что среди этих людей ему, скорее всего, предстоит прожить всю оставшуюся жизнь, но для сердца существовали только квитты. Родное племя, для которого Вигмар умер. Как только Стролинги доберутся до Острого мыса, он немедленно будет объявлен вне закона.

Но о Стролингах беглец старался не думать и со злостью гнал прочь мысли о них и о своем «подвиге». На память всякий раз приходила Рагна-Гейда, и это было как удар. Вместе с Эггбрандом он убил и ее. Им больше никогда не увидеться. Она возненавидит его. А как же иначе?

Был отличный осенний день, желтые листья шуршали под копытами, переливались всевозможными оттенками на ветвях прибрежной рощицы, при каждом порыве ветра дождем летели с деревьев. Голубизна неба подчеркивала яркие краски листвы, в свежей прохладе струился острый, многогранный, чарующий аромат увядания. Снова умер добрый Бальдр, снова ушел в подземелья Хель. И плачет о нем все живое, всякая веточка и травинка, кроме одной великанши со странным именем Текк, что значит Благодарность… Правда, некоторые говорят, что этой великаншей обернулся коварный Локи, но зачем? Что он имел против Доброго Бальдра? И если даже мудрые Светлые Асы не могут жить в согласии, то чего же ждать от людей? Загадка.

В мире вообще очень много непонятного. Но Вигмар к двадцати пяти годам примирился со странностями земного, единственного известного ему мира и научился находить в нем немало прелестей. Разве это не замечательно: он изгнан с родины, лишен рода, любимая девушка возненавидела, он вынужден бродить в чужом племени, участвовать в чужих запутанных тяжбах, до которых ему столько же дела, сколько Тору до селедочного хвоста. Но вот – желтые листья сыплются прямо с голубого неба, стылый запах увядания бодрит, кровь бежит быстрее, и, несмотря на все, хочется жить – сам запах осени внушает веру в новую весну. Пока есть движение, есть и жизнь.

Поглядывая по сторонам, Вигмар старался привести свои мысли в согласие с окружающим покоем, но те, как своенравные кони, исподволь сворачивали туда, куда он не хотел их пускать. Вон желтый лист слетел с березы, красиво кружась, и упал на воду, как маленький кораблик… Теперь Бликэльвен понесет его вниз по течению, к далекому Золотому озеру. Между прочим, этот лист будет проплывать и мимо Оленьей Рощи. А Рагна-Гейда, быть может, будет сидеть на своем любимом пригорке и смотреть в воду – и увидит его… Но едва ли она при этом будет думать о Вигмаре с теми же чувствами, что он о ней: с той же мучительной нежностью и жгучей тоской, обличающей неумершую любовь, которая теперь тоже – вне закона… Только там, где она, и светит настоящее солнце. «В небе Суль напрасно скачет – свет лишь там, где Рандгрид гривен…» Еще не здорово, но уже легче. Томящее чувство любви можно зачаровать стихами так же, как и любое другое. Покачиваясь в седле и глядя на желтый ливень, Вигмар подбирал строчки, словно нанизывал свою тоску в связки и выбрасывал вон. А внутри оставалось только это: ясное голубое небо, золотистые переливы листвы, пронзительный, тонкий, томительный запах увядания. Это был покой, и Вигмар себя самого ощущал беспечальным листком, который река несет куда-то вдаль. От него ничего не зависело, и в этом обнаружилась новая, неожиданная для Вигмара отрада.

По дороге к Островному проливу Эрнольв много думал о своем последнем вечере в Аскефьорде. Утром, когда он во главе дружины выезжал из ворот усадьбы Пологий Холм, явилось чудное видение: сквозь рассветный туман, густой и белесый, мчалась через невидимую долину маленькая золотоволосая валькирия верхом на маленькой вороной лошадке. «Эрнольв, подожди! – кричала она. – Я догадалась! Я потом догадалась! Это он назвал то самое имя! Назвал того, кто тебе нужен! Это твой квиттинский побратим!» Эрнольв замахал рукой. Поняв, что услышана, валькирия придержала лошадь и тоже помахала ему на прощание.

– О ком это она? Кто кого назвал? – весь день приставала Ингирид, но Эрнольв только отмахивался. Уж кому он не собирался рассказывать о своей встрече с троллем из Дымной горы, так это своенравной девчонке. И чем больше он думал, тем яснее становилась правота Сольвейг. В самом деле – зачем бы бергбуру понадобилось называть совсем чужого человека, до которого обитателям Аскефьорда нет никакого дела? Старый хитрец знал, какой вопрос мучит Эрнольва: не имена будущих эйнхериев* хотел он услышать той жутковатой и таинственной ночью. Ему нужно было имя человека, о котором он постоянно думал. Конечно, когда не думал о Свангерде.