Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно) - Росс Элленхорн

– Так поступают, когда кого-нибудь обвиняют в создании «нездоровой рабочей обстановки», – саркастически заметил начальник, показывая воздушные кавычки.

В отделе кадров никто не смог объяснить Дэйву, каким образом разговор про начальника, который должен был остаться конфиденциальным, обернулся жалобой. Встречи для разрешения спора были просто катастрофой: сотрудник отдела кадров взял сторону Энди, изображавшего, будто он озабочен состоянием своего подчиненного. А сам Дэйв выглядел нервным параноиком. В конце последней, третьей, встречи, после составления плана действий, сотрудник отдела кадров спросил моего пациента:

– Как вы считаете, нам удалось решить существующую на данный момент проблему?

Дэйву ничего не оставалось, как ответить «да».

– Отлично. Что касается рабочей обстановки – вы всё еще считаете ее враждебной?

– Я никогда так не говорил. Не понимаю, откуда взялась эта формулировка.

– Что ж, хорошо, – сказал сотрудник отдела кадров. – Уверен, вы не откажетесь подписать этот документ. В нем говорится, что вам оказывают поддержку и вы чувствуете себя в безопасности.

Дэйв почувствовал подвох и начал сомневаться в истинной цели таких встреч. Но бумагу подписал.

После этого ситуация начала катастрофически ухудшаться. Дэйв и Энди едва разговаривали. В пятницу все было кончено: сначала позвонили из отдела кадров, за этим последовало скоропалительное увольнение. Никаких объяснений Дэйв не получил, кроме того, что, согласно контракту, работодатель может уволить его по любой причине. За годы работы компания выплатила ему небольшую компенсацию. Подписывая документы о получении выходного пособия, Дэйв пообещал не подавать на компанию в суд.

По вполне понятным причинам мой пациент возмутился поведением своего начальника и разочаровался в компании, которая некогда позволяла ему ощутить чувство причастности и наполнить жизнь смыслом. Его переполняли злость и разочарование. Однако ни с кем, кроме жены, он не мог обсудить несправедливость этой ситуации. Он сомневался, что ему поверят, и боялся, что, если все расскажет друзьям или родственникам, они могут посчитать его сверхчувствительным и это скорее навредит ему, чем поможет. Даже разговоры с женой вызывали такое опасение, так как чем чаще он возвращался к этой истории, тем больше она раздражалась.

Во время нашего третьего сеанса Дэйв поделился хорошими новостями: его старый друг открывал собственную страховую компанию и пригласил Дэйва на руководящую должность. Зарплата была выше, чем на предыдущем месте работы, плюс ему предлагали долю в компании и возможность получать ежегодный процент от прибыли. Дэйв понимал, что это отличная возможность, и собирался принять предложение. Однако он ощущал грусть и странное чувство разочарования. Когда мы начали обсуждать эту тему, всплыли причины этих негативных эмоций.

– У меня такое чувство, будто они совершили убийство, и все сошло им с рук, – заметил Дэйв, говоря о предыдущем работодателе. – Для меня невыносима мысль, что они провернули такое и останутся безнаказанными.

– Знаю, Дэйв, это кажется несправедливым. Но какое отношение эта история имеет к предложению твоего друга?

– Понятия не имею! – он слегка улыбнулся и покачал головой. – Но я точно знаю, что если приму это предложение, то словно ничего и не было. Я хочу сказать, что они заварили эту кашу, а в результате для меня все кончится даже лучше. Это кажется неправильным.

– Хорошо, думаю, я понял. Что произошло бы, если бы тебе не предложили новую работу, если бы ты никогда больше не нашел новое место? Это решило бы проблему?

– Вот это-то и странно, что в каком-то роде решило бы. Мой статус безработного – вроде обвинения: «Только посмотрите, что вы наделали!»

– Как будто такой вариант развития событий был бы более справедливым?[160],[161]

– Очень странно, но это так. Я сейчас вспомнил нечто похожее. Однажды, когда я был маленький, мама пообещала, что на ужин будут макароны с сыром. Получилось так, что она забыла об этом и приготовила хот-доги, которые обожала моя сестра. Я был очень огорчен. На самом деле я очень любил хот-доги – предпочитал им лишь макароны с сыром. Но я притворился, что они мне не нравятся, будто я давлюсь, «пытаясь» их есть. Все это очень похоже на то, что происходит со мной сейчас.

– Новая работа – это словно хот-дог?

– Да, хотя на самом деле это макароны с сыром, – Дэйв покачал головой и снова рассмеялся. – Что я здесь делаю? Это лучшее, на что я мог надеяться, а я веду себя как нытик!

– Похоже, на предыдущей работе тебе действительно пришлось туго, Дэйв.

– Несомненно. Но плевать на них. Новое предложение просто супер!

Неприятности, случившиеся с Дэйвом, не идут ни в какое сравнение с тем, через что пришлось пройти Элисон. Но кое-что объединяет этих двух людей: несправедливость. Когда мы с ней сталкиваемся, возникает несоответствие между нашим видением мира, ожидаемым к нам отношением и тем, что происходит на самом деле. Помните «эффект Зейгарник» – психологическую потребность помнить о незавершенном действии? Отказ двигаться дальше и зацикленность на несправедливости может отражать потребность ликвидировать ее, разрешить конфликт между своей уверенностью в том, как с вами должны были поступить, и тем, как поступили на самом деле.

Отказываясь от изменений, мы часто храним память о несправедливости; это обманная попытка что-то исправить. В этом случае отрицание перемен сродни выжиданию. Мы цепляемся за плохое, пока не восторжествует добро. Проблема в том, что такие попытки восстановить справедливость никогда не бывают эффективными. Единственный способ разрешить противоречие – вернуться, насколько это возможно, в то состояние, в котором вы находились до травмирующего события. А это означает двигаться вперед, несмотря на случившееся. Ничего не менять, злясь на окружающих, или продолжать идти, вопреки их отношению, – это ваш выбор. Первый вариант обычно не работает. Как гласит поговорка: «Обида – это яд, который пьет человек в надежде, что отравится кто-то другой».

Результаты исследования демонстрируют, что чем больше вы ее боитесь, тем сильнее верите в то, что окружающий мир можно контролировать. Но при этом считаете, что он не так уж благосклонен и щедр к вам. Эти понятия взаимосвязаны, и нельзя сказать, порождает ли страх надежды определенное отношение ко всему вокруг, или наоборот. Вместе с тем примеры Дэйва и Элисон предполагают причинно-следственную связь: когда мы верим в справедливость, а сталкиваемся с обратным, мы боимся надеяться. Это происходит потому, что, надеясь и позволяя этому чувству вести нас вперед, мы уже не рассчитываем на справедливость. Мы опасаемся надежды, так как она угрожает разрушить тот памятник, который мы воздвигли своей боли, застыв в подавленности.