Чеснок и сапфиры - Рут Рейчл

Он подвинул ко мне миску, чтобы я убедилась.

Я бросила кусок масла на сковороду и немного ее потрясла. Ники слез с табурета, встал возле плиты и взял деревянную ложку с длинным черенком.

— Я почувствую, когда можно будет бросить мацу, — сказал он, принюхиваясь. — Пора!

Я взяла миску и опрокинула ее над сковородой. Ники начал мешать, и кухню медленно наполнил приятный запах масла и яиц.

Майкл был еще в офисе. Статья, над которой он работал, была более оптимистической. Он обнаружил в Бруклине одного раввина, который собирал деньги для убийцы Ицхака Рабина. Ну и хорошо, подумала я, что его нет дома: стал бы сейчас говорить об Игале Амире,[69]а такие разговоры вряд ли способствуют успокоению. Я накрыла стол на двоих, вынула хорошее серебро и тарелки с золотой каймой, доставшиеся мне от тетушки Берди. В серебряные подсвечники своей бабушки я поставила свечи, и мы с Ники их зажгли. Себе я налила бокал вина, а бокал Ники наполнила апельсиновым соком, после чего мы торжественно чокнулись.

— Как бы я хотел, — грустно сказал Ники, пока мы ели «манну», — чтобы мы каждый вечер ужинали вместе.

Мне тоже этого бы хотелось, зайка.

Вам понадобятся:

2 пластинки мацы;

2 яйца; соль;

3 столовые ложки несоленого масла.

Поставьте дуршлаг на большую миску (чтобы не потерять крошки) и, разламывая мацу на мелкие кусочки, бросайте в дуршлаг.

Снимите дуршлаг с миски и подержите его под проточной водой, пока маца не станет влажной. Удалите избыток воды и положите влажную мацу в миску.

Разбейте в миску яйца и хорошенько размешайте их вилкой. Добавьте по вкусу соли.

Растопите на среднем огне масло в маленькой сковороде. Когда пена осядет, положите смесь из яиц и мацы и готовьте, постоянно помешивая, около 4 минут либо пока не поджарится яйцо и не образуются хрустящие кусочки.

Положите на тарелки и немедленно подавайте.

Рассчитано на 2 порции.

— Брайан говорил с ними, — заметила я. — Когда газетчики ему позвонили, у него хватило смелости признать, что эти письма он сам и сочинил. Я далее зауважала его за это.

— Как думаешь, кто послал им письма? — спросила она.

— Да кто угодно, — ответила я. — Какая разница, кто? По крайней мере, Уоррен за меня заступился. По словам «Пост», Уоррен сказал, что Брайан «абсолютно неправ».

— Думаю, ты узнаешь, насколько он искренен, — сказала Кэрол.

— Это как? — спросила я.

— Ты ведь собираешься пойти сегодня с Монторио на ленч?

— Да, — ответила я.

— Если он откажется, дела твои плохи.

— А если нет?

— Куда вы идете?

— В «Каравеллу», — сказала я.

— Если он все еще хочет пойти, — сказала Кэрол, — у тебя все в порядке. Это место очень публично, а он обращает внимание на свой социальный статус. Он не захочет, чтобы его видели с человеком, который вот-вот потеряет работу.

Все утро я ждала звонка от Джона. Думала, что он отменит ленч. Этого не произошло. По дороге в ресторан он даже не упомянул «Шестую страницу». Но я почувствовала, как напряглись его мышцы, когда мы вошли в зал и глаза всех присутствующих обратились на нас. Владелец ресторана, маленький человек с добрым лицом, напоминавший мне шотландского пони, рысцой подбежал поприветствовать Джона. В зале наступила тишина. Ресторатор вел нас к столу мимо череды алых банкеток. В очаровательной комнате, похожей на шкатулку с драгоценностями, моему воображению вдруг представилась сцена из кино: Жижи входит в «Максим»,[70]и движение в кадре замирает. Затем она улыбается, идет вперед, и действие возобновляется. Господин Жамме подвел нас к столу, мы с Джоном уселись, и в ресторане снова стало шумно. Мы уютно завернулись в звуковой кокон.

Заметки: «Каравелла», 9/24/1996, ленч с Джоном Монторио.

Это замечательное место для разговоров, публичное и приватное в одно и то же время. Когда сидишь рядом с кем-то на банкетке, кажется, будто ты на сцене: все видят друг друга, всем хочется драмы. Волнующее ощущение. С другой стороны, приходится крутить головой, чтобы видеть собеседника. К концу трапезы я чувствую себя гусыней со свернутой шеей.

Твердая цена — 36 долларов за ленч — неплохая сумма, если не заказывать вина. Мы не заказываем. Запиваем еду водой. Ленч обходится нам примерно в 100 долларов вместе с чаевыми.

Джон начинает с фуа-гра с яблочным гарниром. Сказочное блюдо. (Надо бы выяснить, где Рено добывает гусиную печень. Она во всех отношениях лучше той, что можно найти в Хадсон-Вэлли.[71]) Рено приготовил ее так, что снаружи на печени корочка, а стоит раскусить, как рот наполняется нежнейшей мякотью. Яблоки представляют резкий контраст: они кисло-сладкие, но, в отличие от печени, сопротивляются зубам. Чудесно!

Я начинаю с кнелей из щуки, потому что сегодня мне вздумалось потакать своим желаниям, а кнели я очень люблю. Редкие рестораны готовят такие эфирные шарики — союз воздуха и океана — и еще более редкие делают это по всем правилам. Насколько я знаю, они выплыли из кухни «Каравеллы», после того как Джон Кеннеди повадился ходить сюда со своими друзьями, и с тех пор не изменились. Это — поразительное первое блюдо, такое большое, сытное. Можно с уверенностью сказать, что и продолжение обеда не разочарует, но я не могу отказаться от кнелей. Представьте себе, какими чудесными они были до изобретения кухонного процессора. Первая проба — я ощущаю вкус омара, щуки, масла… мякоть растворяется и исчезает, во рту не остается ничего, кроме воспоминаний. Откусываю еще и еще, и мир исчезает.

— Вы даже выглядите иначе, — говорит Джон, и я понимаю, что чудо свершилось: я плыву на облаках вкуса.

Прекрасное ощущение.

К сожалению, вскоре шлепаюсь на землю. Виной тому овощные равиоли. Когда я их заказала, официант дал понять, что это не лучший выбор. Сделал это мастерски: он не произнес ни звука, но лицо его помрачнело, плечи опустились, а улыбчивый энтузиазм, которым он приветствовал заказ Джона (тот просил подать ему телячью ногу) полностью исчез. Я решила проигнорировать его предупреждение. Официант так расстроился, что французский акцент его стал очень заметен.