Было записано - Greko

представления к наградам и повышению в чине отклонены министерством.

Кто бы сомневался.

— Генерал-адъютант Граббе знает?

— Кто такой Граббе? — злорадно оскалился Траскин. — Не знаю такого. Нынче войсками командует генерал-лейтенант Гурко, Владимир Иосифович.

«Да, эта туша умудрилась, несмотря на свой вес, перевернуться в полете. Учитесь, Константин Спиридонович, как нужно строить карьеру!»

… Следующим визитером стал стократно приятнее мне человек. Князь Григол Орбелиани! Но как я ни был рад его видеть, понимал, что разговор выйдет непростым.

Увы, не обманулся. Капитан тоже завел разговор про Веронику.

— Я понимаю, что прошу невозможного, Коста! Сколько раз эта девочка сидела на моих коленях в твоем доме! Но у вас с Тамарой есть Софья. А у меня нет другого брата!

— Григол! Ты пойми: это невозможно! Если бы для спасения твоего брата нужно было бы отрубить себе руку, я бы отрубил, не задумываясь. Но ребенок… Это как душу вырвать! Погубить моих близких!

— А мне что делать? — схватился за голову князь. — Шамиль выставляет через странных людей какие-то немыслимые условия.

— Выход есть!

— Какой⁈ — Григол схватил меня за руку.

Я мягко высвободился.

— Я готов поехать к Шамилю и попробовать договориться.

— Ты⁈

— Я.

— Ты сделаешь это для меня⁈ Жизнью рискнешь⁈

— Сделаю!

— Коста! Моя семья будет у тебя в неоплатном долгу. Не знаю, что и сказать. Это так неожиданно…

— Твой брат в Дарго.

— Я знаю. Пришло письмо от подполковника Снаскарева[2]. За Илико требуют отдать племянника Шамиля, взятого в 1837-м в ауле Тилитль. Зовут его Гассан, сын Али. Он учится в кадетском корпусе в Петербурге. Никто его, конечно, Шамилю не вернет.

— Ко мне приезжал известный купец Яков Улуханов из Моздока. У него есть связь с наибом Шамиля. Можно через него договориться о моем визите.

— Ты уже все продумал!

Григол оживал прямо на глазах.

— Я же тебе обещал! Как я мог поступить иначе? Мы бились с тобой у Рача, прощаясь с жизнью.

— Эти сволочи отказали тебе в награде! И я, и князь Аргутинский написали представление. Его вернули без объяснений.

— Не только вам отказали. К сожалению, не смог помочь даже Граббе. Но я не отчаиваюсь. Они думают, что всесильны. Это не так. Когда сообщишь о моем решении, скажешь, что я — единственный человек, с кем будет говорить Шамиль. Мы знакомы. Он хотел со мной продолжить общение, потому что проявлял интерес к Черкесии. Думаю, этот интерес не остыл. Если так, то он согласится на мой приезд в Дарго. Значит, я превращаюсь в знаковую фигуру для власти предержащих. Им придется со мной считаться. Если сможем договориться с Шамилем, ради тебя и Илико я поеду без всяких условий. Но мы этого им не скажем. Наоборот, хочу поставить вопрос ребром: к Шамилю должен ехать офицер. И никак иначе.

— О, да ты коварен, мой друг! Сразу видно — кавказец! Я все понял. Я буду четко придерживаться этой линии. Подключу все свои связи в Тифлисе. Напишу в Петербург бывшим однополчанам. Мы еще поборемся!

— Конечно! А теперь пришла пора твоего кахетинского! В жизни не поверю, что ты приехал с пустыми руками!

… Потянулись дни ожидания. Уже листья начали облетать с деревьев, а ответа все не было. Я понимал, что где-то там, в высоких кабинетах, идет оживленный торг. Не хило я подбросил дерьмеца на вентилятор. Пусть теперь покрутится его светлость, князь Чернышев. Удивительное дело, на Кавказе по его милости дела все хуже и хуже, а он в апреле 41-го стал князем.

«Непотопляемый генерал, этого у него не отнять. Представляю, какие делишки крутятся в военном министерстве под такой крышей! Уверен, гнойников там немало. Ничего! Придет время, попробую вскрыть. За мной не заржавеет!»

Одно было плохо. Илико продолжал томиться в плену. И мог в любой момент лишиться головы. Любая неудача Шамиля, сильное поражение его войск — и толпа религиозных фанатиков могла броситься казнить пленных. Я не забыл, как чуть не попрощался с жизнью Федор Торнау, когда генерал Засс пытался добраться до аула, где держали моего друга.

Оставалось одно — ждать.

От Тамары приходили иногда письма. Очень приглаженные. Ни слова про Веронику. Мы оба понимали, что наша корреспонденция — на контроле. В Российской империи служба перлюстрации была на высоте. Поэтому я писал в ответ исключительно в духе «жив-здоров, люблю-целую». Ни слова о своих планах и надеждах.

Наконец, лед тронулся. Ко мне приехал лощеный тип из штаба ОКК. Договариваться о поездке к Шамилю. Торговаться. Или придавить. Незнакомый мне штабс-капитан Овечкин. Хорошо хоть без нервного тика и харизмы Джигарханяна из «Неуловимых мстителей».

— Ваше производство в офицеры министерство находит невозможным, — закинул он удочку.

— На нет и суда нет, — пожал я плечами. — Шамиль не станет говорить с простым унтером. Посчитает себя оскорбленным уровнем представительства переговорщика.

В моих словах был очевидный резон, с которым трудно было спорить.

— Откуда имаму знать, что вас разжаловали?

— О, поверьте, разведка у него поставлена на пять с плюсом. Я думаю, он уже в курсе того, что в Тифлисе подбирают кандидатуру на роль визитера.

— Хм! Вы тут, в глуши, время не теряете. Держите руку, так сказать, на пульсе…

«Еще как держу! Но не скажу. Ибо не фиг вас баловать! Ни к чему вам пока знать, что через Улуханова уже есть ответ на мое предложение о встрече в Дарго и что Шамиль готов меня принять. Что-то ему от меня надо. Но вот что? Вот в чем вопрос!»

Я улыбнулся как можно искреннее.

— Ну, что вы! Занимаюсь физическими упражнениями, чтобы вернуть подвижность мышцам спины. Учу французский. Есть у меня, увы, пробел в языках.

— Не буду ходить вокруг да около. Единственное, что я могу вам предложить — это чин подпрапорщика. Еще не офицер, но уже «Ваше благородие». Согласны?

— Нет!

Я включил режим «грека» на полную катушку. Спорили долго, до хрипоты. Выжал из штабс-капитана максимум информации. Все выложил, как миленький. С Костой Оливийским торговаться — это вам не на балах блистать! Тут нужно за языком следить, за мимикой. Одним словом, учитесь держать покер-фейс. И следите за руками и движением глаз. Кинесика! Очень полезная штука на переговорах. Например, я заметил, что, когда Овечкин пытается что-то скрыть или недоговорить, он начинает теребить пуговицу мундира. А когда согласен