Антикиллер-2 - Данил Корецкий

– Вам что. Боксер ничего не говорил? – раздраженно спросил он.

– Говорил, – вмешался второй. – Чтоб платил, как положено. Да штраф за просрочку накинул... Взвинченное настроение требовало выхода, и оно его получило.

– Тогда подождите вон там, у фонтана, – спокойным голосом проговорил он. – Сейчас моя «крыша» подъедет, побазарите.

– Долго ждать-то?

– Не соскучитесь. С полчасика, не больше.

Недовольно ворча; Бычок и Ломовик пошли по аллее. Кривуля посмотрел им вслед, потом вернулся в кабинет. Каратист встретил его выжидающим взглядом побитой собаки.

– Мне срочно звонить надо. Завтра в десять подгребай, будем решать.

– А как? – с надеждой поинтересовался тот. Он явно хотел, чтобы его успокоили.

И Кривуля успокаивающе кивнул:

– Все будет в порядке. Возьму старых корешей, они убедят твоих мудаков.

Обрадованный Сергей исчез. Кривуля пошел на вахту к телефону.

* * *

Картошка продавалась плохо, но сейчас Алекса это не слишком волновало. Больше беспокоило то, что должно было произойти с Желтым. Если все пройдет гладко, то и заботы о картошке отпадут сами собой. А если дело провалится, могут возникнуть гораздо более серьезные проблемы.

Сидя в «штабной» палатке, он тяжело задумался о жизни. Родился Алекс в Воронежской области в деревне Дураевка. Хотя с пятьдесят первого года она официально так не именовалась, являясь третьим отделением колхоза «Рассвет», во всей округе ее продолжали называть по-старому. Потому что с переименованием ровным счетом ничего не изменилось. По-прежнему процветало беспробудное пьянство и воровство, не хватало фуража, сотнями дохли коровы и свиньи, каждый год безжалостная погода начисто губила запланированный высокий урожай: то все лето лили дожди, то стояла засуха, то не с той стороны дул ветер...

Перемены, происходящие в политическом климате страны, докатывались сюда ослабленными волнами: в первую оттепель растаяли регулярные выездные суды над расхитителями колхозного добра, когда пойманного злодея карали за ведро мерзлой картошки десятью-пятнадцатью годами для устрашения непойманных, коих под завязку набивали в холодный, с протекающей крышей клуб в надежде на полное исправление и перевоспитание. Кампании против американского империализма, в поддержку свободолюбивого кубинского народа, против кровавого диктатора Пиночета проявлялись здесь разовыми митингами с районными представителями в президиуме и лесом единогласно поднятых за итоговую резолюцию рук.

Особенно болезненно переживались здесь крестовые походы против пьянства, потому что взрослое население, вне зависимости от пола, поголовно совершало правонарушение, именуемое «незаконным изготовлением крепких спиртных напитков домашней выработки».

Последний кавалерийский наскок на самогоноварение произошел в восемьдесят пятом, уже на памяти Алекса. Он даже принял в нем посильное участие, потому что разъяснил бабке Полине, что по новому закону положено зарегистрировать в милиции самогонный аппарат и весь конечный продукт. Зловредная, но заискивающая перед властью Полина погрузила на тачку опутанный змеевиками котел, молочную флягу, три четверти с мутноватой жидкостью и оттащила к участковому, который от такого оборота совсем ошалел и вместо регистрации конфисковал все это добро.

Бабка гонялась за Алешкой с тяпкой, грозила поджечь дом и рассорилась со всей его родней. Тем временем милицейская сводка попала в райком тогда еще единственной партии, и хитроумные идеологи-пропагандисты решили подать уникальный случай как пример здоровой реакции народа на решения руководящей и направляющей силы.

Про сознательную бабушку Полину напечатали в районной газете, потом в областной, потом приехали корреспонденты из «Правды» и «Известий». Ее портреты в единственной приличной одежде – «похоронных» платье и платочке – увидела вся страна, а «живьем» Полину показали по областному телевидению в передаче «Народ и партия едины». Говорил за нее в основном секретарь райкома, который и выступал героем, правильно воспитавшим народ, но и бабка довольно бойко кивала головой и даже сказала что-то идеологически выдержанное и патриотичное.

В конце концов Полину наградили медалью «За трудовую доблесть» и дали персональную пенсию – сто двадцать целковых вместо шестидесяти. Самая злостная самогонщица Дураевки очень радовалась такому обороту, потому что теперь участковый к ее дому и близко не подходил и можно было использовать новый аппарат на полную катушку. А Алекс извлек для себя первый и очень важный урок, который, собственно, новым не являлся, потому что поговорка «Не бойся грешным быть, а бойся грешным слыть» известна в России достаточно широко.

Отец был вечно замызганным механизатором, мать – пахнущей навозом скотницей, и делать жизнь с родителей Алекс не собирался. Когда пришла пора служить, он просился в летчики, но после отборочной комиссии оказался в стройбате, где и отбыл установленный срок, ни разу не взяв в руки автомат, но полностью испытав все прелести самой жуткой дедовщины, когда первую часть службы превращают в дерьмо тебя, зато вторую это проделываешь уже ты.

Там он сошелся с приблатненным Ленькой Ярцевым из Тиходонска и после дембеля поехал к нему. Тот свел Алекса с кое-какими людьми и обещал помочь встрять в денежный бизнес, но Леньку скоро зарезали по пьяному делу, пришлось пробиваться самому. Казалось, что жизнь постепенно налаживается, но шеф решил сожрать его, а с ним тягаться трудно... И вот теперь он стоял на грани того, чтобы опять вернуться к начальной точке своего тиходонского бытия.

О его падении всем уже известно, ни Петька, ни Игорь не заглядывают в «штабную» палатку и не спрашивают советов и указаний, значит, палатка перестала быть «штабной», а он перестал быть для них старшим. Игореха, сволочь, не зря дудел Желтому в уши, скоро его поставят здесь главным...

– Уйди, идиот! – заверещала Светка. – Своей жене предлагай, чучмек немытый! Я не забыла, что ты рассказывал!

– А чэго я рассказал? – по гортанным переливам Алекс узнал голос Томаза.

– Как вы там у себя драли всех русских баб подряд, а если что-то на болт наматывали, то не лечились до конца курортного сезона! Чтобы зря деньги не тратить и лишний раз жопу не колоть!

– А! Эта кагда было! Сэйчас курортны сэзон совсэм нэ стал. А я ваабщэ ничэм нэ балэл. Нэ бойса, я чыстый...

– Пошел отсюда!

Алекс выглянул из подсобки.

– Что случилось?

– Он мне отсосать предлагает! – возмущенно пожаловалась Светка. – Нашел соску!

С улицы в палатку заглядывал Томаз и плотоядно улыбался.

– Что я плохого сказал? – удивился он. – Алэкс уйдот, тэбя тожэ Ныколай дэржать нэ станут. Ко мнэ иды. Но сама панимаэш...

– Ты меня не провожай, – зло сказал Алекс. – Может, я никогда не уйду! Может, твой Николай сам отсосет!

Томаз подкатил глаза и покачал головой, давая понять, что очень удивлен такой дерзостью. Потом повернулся и пошел к своему лотку.