Прощённые долги - Инна Тронина

Мамедов склонялся к первому варианту, то есть собирался просто прикончить мента, а тело бросить в болото. Но он знал, что Нора обязательно закинет удочку насчёт своей лаборатории. Ни Бен, ни Лиза, ни Чолин её не интересовали. Таких было навалом, и потому Мамедову позволили их по-быстрому прикончить. Здесь же всё может обернуться куда хуже…

Ожог от чугунного утюга выглядел, конечно, устрашающе – обугленная кожа, красное мясо, залитое прозрачной липкой жидкостью. Кое-где даже виднелись рёбра, потому что Рафхат нарочно сорвал утюг вместе с плотью, тем самым увеличив страдание жертвы. Но, к удивлению, у Андрея сохранялся частый пульс хорошего наполнения, нормальная температура. Давление же повысилось лишь слегка. Шока, как и предполагала Нора, удалось избежать. Озирский чувствовал боль, всё понимал, но ничего не говорил своим мучителям. А время неумолимо текло, и Уссер на «третьей квартире» ждал результатов.

На полу, около кровати, валялись битые ампулы. Вены на локтевых сгибах рук Озирского вздулись, стали лиловыми и лоснящимися от многочисленных уколов. Больше всего узник страдал от жажды и многочасовой вынужденной неподвижности, невозможности переменить положение тела и вытереть пот.

Сейчас он думал о том, что делать дальше, когда отключат сознание. Вот здесь стало по-настоящему страшно, потому что бороться с изощрёнными препаратами, синтезированными в подпольных лабораториях, он не мог.

Али снова заговорил. И Андрею опять показалось, что рядом сидит Сашка Минц.

– Всё то, что с тобой уже было, покажется детским лепетом. От этого можно вылечиться. А вот от того укола, что сейчас сделает Элеонора, ты не оправишься уже никогда. Если сейчас назовёшь агентов, у меня будет шанс вырвать тебя из рук очень страшных людей. Ты ещё можешь остаться здоровым, так воспользуйся им. Если решишь молчать, пеняй на себя. Тебе придётся потом молить о смерти, как о высшей милости. Ты, наверное, даже не знаешь, какая лаборатория существует в области. Нам удалось пока скрывать её от ментовки. К тому же, оттуда не возвращаются. А, значит, шанс заслать агента равен нулю. Знаешь, что там делают? На живых людях проверяют препараты, которые синтезируют в секретных лабораториях. Чтобы подобрать оптимальный состав, нужно постоянно проверять их в действии. Эля уже положила глаз на тебя, я вижу. Кем бы ты ни был, но человеческий облик и рано или поздно потеряешь. Уж там этого добьются, будь покоен. Я не хочу делать из тебя «бревно» для «кухни Дьявола». Сейчас туда люди попадают пачками, и никто их не ищет. Время такое, понимаешь ли. Ты гибели не боишься. Но то, что тебя ожидает, куда страшнее. Ты ведь всё равно расколешься, но уже будет поздно.

Вошла Нора с уже приготовленным шприцем и ослепительно улыбнулась.

– Ну, Алик, как у вас дела? Андрей не хочет прекратить лечение, а?

– Ты всё понял, что я тебе сказал? – встревоженно спросил Мамедов.

Озирский ещё неважно слышал после выстрела холостым патроном в висок. Но главное он уловил и с трудом произнёс:

– Всё.

– Так да или нет? Больше я не могу ждать.

– Нет. – Андрей трудно далось это слово, но по-другому ответить он не мог.

– Вот и славненько! – У Норы относительно него были совсем другие планы.

Она присела на краешек сетки кровати и выпустила из шприца струйку вверх.

– Сейчас найдём чистенькое местечко и сделаем укольчик…

После инъекции Андрей почувствовал, как по жилам пробежал жар. Очень быстро после этого тело превратилось в камень. Он уже не мог закрыть глаза – проводимость нарушилась. И нервная система не воспринимала команды угасающего мозга. Живой человек оказался полностью обездвижен, но, против ожидания Элеоноры, его сознание не отключилось.

Прошло пять минут, но Андрей не впадал в беспамятство. Он пытался закрыть глаза, чтобы не расширялись зрачки, но не мог. Потом забытьё всё-таки стало одолевать его. В мозгу как будто появилось чёрное, быстро растущее пятно. Озирский уже не видел «баньки» – перед глазами плыли островерхие ели в Песочном. Приложив невероятное усилие, Андрей как бы отшвырнул от себя это видение, которое могло погубить не только его, но и Филиппа.

А дальше случилось то, на что Элеонора даже не рассчитывала. Лицо Озирского страшно, сардонически исказилось. Он резко выгнулся назад, насколько позволяли верёвки и гвозди в ладонях, и затылком прижался к сетке. Мускулы начали сильно сокращаться. Несколько болезненных, но, к счастью, кратковременных судорог, захвативших все группы мышц, потрясли его тело. Тут же из пор хлынул горячий пот, шевелиться стало легче, и видения отступили.

– Не действует! Ещё дозу! – Нора бросилась к спиртовке. – На него, как на слона, не напасёшься…

– Не надо, ты с ума сошла! Это же сразу смерть! – Али Мамедов хотел вырвать у своей подруги шприц, но Нора отскочила в угол, рассмеялась.

– Что это ещё за сцены, Алик? Дяде это не понравится. Я вынуждена буду сообщить ему, как будущий супруг со мной разговаривает…

– Ладно, чёрт с тобой! – Мамедов махнул рукой. – Коли, всё равно уже ему не жить. Да и не скажет он ничего, судя по всему. Жаль, что в ментовке работал, а не у нас. Я бы такого действительно близ сердца держал…

Нора ещё раз уколола Андрея в вену. Потом вынула иглу и сказала:

– Что ж, малыш, ты сам выбрал свою судьбу. Считай, что с тобой всё кончено.

Она разогнулась, облокотилась на спинку кровати и стала наблюдать за Озирским, который в этот момент потерял сознание.

Внезапно на крыльце и на веранде раздались чьи-то громкие шаги, а потом хлопнул выстрел. Али услышал его и понял, что случилось невероятное – их обнаружили. Кто эти люди, сколько их, он уже не успел подумать, потому что дверь с грохотом и визгом распахнулась.

Сначала в комнату упал, удавшись затылком о дощатый пол. Рафхат Хафизов. Его череп был в двух местах пробит пулями, а полосатая рубаха залита кровью. Во дворе вовсю стрекотали автоматные очереди, звенели разбитые стёкла, орали потревоженные птицы.

Потом коротко, надрывно вскрикнул Краснопёров, шофёр и телохранитель Норы Келль. А дальше в комнате вдруг появился эсесовец в полной форме, в фуражке с высокой тульёй и погонами генерала, но в руке он держал английский «браунинг». На шее у него болтался родной «калаш», и карманы плаща оттопыривались под тяжестью гранат-лимонок.

За ним влетел чернявый, парень с прилипшими ко лбу колечками волос и бешено сверкающими раскосыми глазами. Он был весь в коже, и яркий электрический свет вспыхнул на ней, как и на плаще эсесовца. Всё это было похоже на жуткий бред, но Мамедов понимал, что проиграл наяву. Обоих он прекрасно знал, но никак не мог вспомнить, кто это такие. В любом случае в них нужно было стрелять, и рука сама нырнула за пистолетом.

Но было поздно, и «браунинг» в руке такого знакомого эсесовца плюнул огнём. Пуля отшвырнула Али к стене, и в последний момент он узнал своего убийцу. Теперь он всё понял, и никак не мог простить себе, что не догадался об этом раньше.