Книга Джо - Джонатан Троппер

— Ты можешь ответить: курил ты с ним или нет?

— Трава была его, — сбивчиво отвечаю я. — И я всего пару раз затянулся…

— Угу, я так и думал, — говорит Брэд, кивая. — Послушай, Джо, мы с Синди считаем, что было бы лучше, если бы ты поскорее отправился обратно на Манхэттен. Мы не хотим, чтобы ты продолжал общаться с Джаредом.

— Но это же безумие! Всего-то и было, что один косяк.

— Эти слова лишний раз убеждают меня, что я прав.

— Послушай, — говорю я, — у Джареда сейчас трудный период. У вас с Синди все плохо, и он запутался, не знает, что делать.

— Ты провел здесь несколько дней и уже стал крупным специалистом по моему сыну?

— Я этого не говорю. Наверное, я для него был абсолютно чужим человеком. Но, так или иначе, я, видимо, единственный взрослый человек, с которым он готов общаться.

Брэд поднимает на меня глаза, полные ненависти:

— Ты не взрослый, Джо. Ты тридцатичетырехлетний подросток. Поэтому ты и нравишься Джареду. Ему не нужно от тебя ни совета, ни наставлений. Твой возраст просто узаконивает всю ту дурь, которую он вбил себе в голову. И еще один дружок для ловли кайфа ему совершенно ни к чему.

— Ясно. — Я резко поднимаюсь. — По мне, так ты просто ищешь повода разлучить меня с Джаредом, потому что тебя бесит, что он тянется ко мне, а не к тебе. Мне очень жаль, что Джаред не может стать баскетболистом, Брэд, но, поверь мне, даже если парень не играет за «Кугуаров», из него тем не менее может выйти что-то путное.

Брэд по-прежнему сидит на ступенях, вид у него абсолютно изможденный.

— Знаешь, почему я хотел, чтобы Джаред был в команде? Потому что я рассчитывал, что он ощутит себя частью чего-то большего, научится нести ответственность перед кем-то, кроме самого себя. Ты этого никогда не понимал, потому что никогда в жизни не был частью чего-то. Ты никогда не заботился ни о ком, кроме самого себя. Тебе так легко рассуждать — пусть себе курит, пусть дебоширит, потому что ты ничего в него не вложил. Ты просто его приятель. А я — его отец, Джо, и как бы ни хотелось мне быть его приятелем, на мне лежит гораздо большая ответственность, чем ты в состоянии себе вообразить, потому что ты никогда в жизни не любил никого бескорыстно.

— И каким же, интересно, образом становлению твоего сына помогает то, что ты трахаешься с Шейлой Жирарди? — Удар ниже пояса, но все, что выше, я уже использовал.

Брэд выпрямляется на крыльце, и на один страшный миг мне кажется, что он меня сейчас ударит.

— Возвращайся домой, Джо, — говорит он с выражением страшной муки на лице. — Тут тебе не место.

Я прохожу несколько кварталов и вдруг слышу легкий звук шагов за спиной.

— Джаред, иди домой, — говорю я, когда он нагоняет меня.

— Эй.

— Мне теперь нельзя с тобой разговаривать, — говорю я.

— Я пытался тебя предупредить, — извиняющимся тоном говорит он.

— Я понял. Все в порядке.

— Я слышал весь ваш разговор, — говорит Джаред. — Жестко он с тобой!

— Кое-что он неплохо сформулировал…

— Ты что, еще его слушать собираешься?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к племяннику:

— Послушай, Джаред. Я пришел к вам в гости, потому что думал, что смогу наладить отношения с твоими родителями, стану ближе к своей семье. Но знаешь, что я обнаружил? Что этого никогда не случится. Вы все так далеки друг от друга, что семьей это не назовешь, и не с кем мне налаживать отношения.

— Так ты сдаешься?

— Я меняю свой подход. Твой отец сказал, что я ничего не знаю о бескорыстии, и он прав. Я потусовался с тобой, потрепался о девочках и музыке, выкурил косячок, но знаешь ли ты, кому от всего этого польза? Мне самому. Потому что мне показалось, как будто у меня есть семья. Но тебе-то от этого ничего хорошего. Тебе сейчас нужен родитель, а не друг. И уж если я в чем и разбираюсь, так это в том, как навсегда испортить отношения с отцом, поэтому я дам тебе один-единственный совет: не будь таким неумолимым, не отгораживайся от отца. Я знаю, это нелегко, но если ты этого не сделаешь, то будешь очень горько сожалеть, это я гарантирую.

С минуту Джаред смотрит на меня, потом кивает:

— О'кей. Я подумаю.

— Хорошо. Так, а почему ты с клеткой?

У него в руках большая белая клетка, в которой возбужденную Красотулю безжалостно швыряет от одной стенки к другой при каждом нашем шаге.

— В ближайшее время Красотуле, как и тебе, лучше моим предкам на глаза не показываться. Я переговорил с сестрами, и мы избрали тебя в качестве временного опекуна. — С этими словами он, улыбаясь, протягивает мне клетку.

— А когда ее кормить?

— Я сам зайду и покормлю.

— Тебе нельзя со мной встречаться.

— Слушай сюда: я всегда делаю только то, что нельзя.

— Птичка не нужна? — спрашиваю я Карли, когда она открывает дверь.

Она с удивленной улыбкой разглядывает меня на своем крыльце. На ней спортивные штаны с эмблемой буш-фолской средней школы и майка без рукавов, она смешно грызет огромную сырую морковку.

— Кто это? — спрашивает она.

— Красотуля. Она какаду.

— О боже, Джо, она вся в крови!

— Это томатный соус.

— А. Тогда ладно.

— У меня был увлекательный вечер.

— Не сомневаюсь, — говорит она, улыбаясь и не переставая жевать морковку. — А теперь ты пришел сделать и мой вечер увлекательным.

— Я шел домой от Брэда, проходил мимо — и вот решил заглянуть на минутку.

— Мой дом совсем не по дороге.

— Не надо воспринимать все буквально.

— Хорошо, — говорит Карли. — У меня тут кое-какие дела. Хочешь зайти? Птичку, конечно, тоже приглашаю.

— Хочу, но не буду, — отвечаю я. — Меня самого дома работа ждет.

— Ты пишешь?

— Да. Наконец-то.

Она кивает:

— Так чем я могу быть полезна?

— Я надеялся, что вдруг мне удастся снова тебя поцеловать.

Ее улыбка слепит меня, как солнце.

— Я тоже на это надеялась.

Она спускается ко мне на крыльцо, и мы теперь стоим лицом к лицу.

— Только от меня морковкой пахнет, — предупреждает она.

— Обожаю морковь.

Она хватает меня обеими руками за майку, притягивает к себе и весело шепчет:

— Ну что ж, Ромео, если тебя это возбуждает…

Оуэну понадобится еще несколько дней для того, чтобы собрать все необходимое для Уэйна, и Уэйн говорит, что это его очень устраивает, потому что он хочет провести еще пару дней в комнате своего детства, порыться на полках и в ящиках, в последний раз вспомнить те годы. Я подозреваю, что он пытается дать своей матери еще немного времени для того, чтобы выйти из религиозного оцепенения и просто по-человечески попрощаться, и хотя желание его мне понятно, особого оптимизма я по этому поводу не испытываю.