Скандальный брак - Бренда Джойс

— И так бывает всегда?

— Очень редко больной приходит в себя. У него частично восстанавливаются речь и движения, хотя бы верхней половины тела. И только один из сотни может вернуться к нормальной жизни.

— Но какая-то надежда все-таки есть?

— Едва ли, особенно если герцог не очнется в ближайшие двадцать четыре часа, — твердо ответил врач.

Анна присела на кровать и взяла Рутерфорда за руку.

— Спасибо, доктор.

— Не благодарите меня, я ничего не сделал, но я часто предупреждал его светлость, чтобы он меньше пил и курил. — Доктор вздохнул. — Если он придет в себя, немедленно пришлите за мной.

Анна кивнула, глядя на лицо герцога, которое сейчас, когда он находился между жизнью и смертью, казалось еще более старым и морщинистым. Она с силой сжала его руку.

— Ваша светлость, вы нам так нужны… Пожалуйста, очнитесь, пожалуйста, боритесь за свою жизнь! Но Рутерфорд лежал все так же неподвижно.

— Ваша светлость, — рыдала Анна, — я знаю, что это слишком дерзко, но я должна сказать вам, я так полюбила вас за эти годы! Вы были удивительно добры ко мне, и я благодарю вас за все. Пожалуйста, выздоравливайте!

Калдвел, по щекам которого текли слезы, подошел к кровати и встал за спиной Анны.

— Мы все молимся за ваше выздоровление, ваша светлость, — хрипло проговорил он. — Все слуги любят вас как родного, простите уж мою откровенность, сэр.

Но герцог Рутерфорд лежал без движения, словно мертвый.

— Что случилось? — Дом вбежал в спальню деда.

Анна застыла.

— У герцога апоплексия.

— О Боже, — прошептал Дом.

Анна встала, выпустив руку старика. Она больше часа разговаривала с ним, надеясь пробудить сознание, но ничего не произошло. Ей казалось, что Рутерфорд медленно угасает.

Она прошла к изножью кровати, стараясь даже случайно не задеть Дома своими юбками.

Доминик молча плакал, и слезы непрерывным потоком стекали по его щекам. Похоже, он забыл, что находится в комнате не один.

— Дедушка, это все моя вина. Прости меня. Дом присел на кровать и нежно отвел рукой седые волосы со лба деда.

— О Боже, как я виноват! Как это случилось? — шептал он. — Ты был таким сильным, я считал тебя бессмертным.

Анна обхватила себя руками и попыталась отойти в сторону, но ноги не слушались ее.

— Ты нужен мне, — шептал Дом. — Ты не можешь бросить нас сейчас. — Его голос надломился, и он вытер рукавом глаза. — Дедушка, я не собирался винить тебя. Не знаю, почему ты сделал то, что сделал, думаю, из-за желания получить еще одного наследника, но разве не лучше бы подошел какой-нибудь мой дальний кузен? О Боже. — Дом остановился, тяжело дыша.

Анна почти забыла о своих тревогах, ей хотелось броситься к мужу, положить руки ему на плечи и успокоить его, однако усилием воли она сдержала себя.

— Это все моя вина, — говорил Дом, — я расстроил тебя, хотя и не собирался этого делать. Будь проклят Файрхавен!

Анна не понимала, о чем говорит Дом.

— Я могу только догадываться, что ты хотел продолжить эту игру. Я так и сделаю, хотя ничего не понимаю в происходящем и считаю Файрхавена очень опасным. Может быть, я должен был заплатить ему? Может быть, Кларисса поможет мне разобраться во всем, я уже послал за ней. Может быть, ничто уже не имеет значения! — вскричал Дом.

— Дом, — услышала Анна свой голос.

Но Дом не слышал ее. Он схватил руки деда в свои.

— Мне так жаль. — Дом нагнулся и поцеловал холодный лоб. — Не умирай, пожалуйста, не умирай. — По его щекам текли слезы. — Я так сильно люблю тебя, дедушка, и всегда любил. Если бы не ты, мое детство осталось бы пустым и одиноким. Ты был для меня больше, чем отец. — Дом отвернулся, закрыв лицо руками. Его плечи тряслись от беззвучных рыданий. Анна подбежала к мужу и обняла его.

— Ему уже лучше? — спросила Кларисса, стоя на пороге спальни герцога.

Кларисса приехала в тот же день поздно ночью.

— Нет. — Дом слегка повернулся и посмотрел на Мать. Все последние часы он провел у постели деда. Кларисса взглянула на свекра.

— Конечно, это ужасно, — протянула она, — но ведь он старик, Дом.

— Тебе все равно, не так ли? — Дом резко поднялся. — Не знаю почему, не знаю, что произошло между вами, но тебе все равно! И не надо притворяться, что это не так.

Кларисса заплакала.

— Почему ты разговариваешь со мной таким тоном? Что я тебе сделала? Ведь не я стала причиной его апоплексии.

Дом осознал, насколько был груб, и попытался взять себя в руки.

— Извини, мама. Прости меня, я слишком расстроен.

Кларисса кивнула. Ее глаза блестели от слез, губы дрожали. Она подошла ближе.

— Нам незачем ссориться друг с другом, Доминик. Особенно сейчас.

Он на мгновение закрыл глаза.

— Сегодня меня попытался шантажировать Мэтыо Файрхавен.

Кларисса вскрикнула и, чтобы не упасть, схватилась за спинку кровати.

— О Боже!

— Ты должна знать все, — хмуро продолжил Дом. — Файрхавен был для Филипа нечто больше, чем просто друг. Он молодой красивый мужчина, который, видимо, любил Филипа.

Кларисса даже не шевельнулась.

— Я знала.

— Ты знала?! — Его удивление перешло в злость. — Тебе не кажется, что стоило бы рассказать об этом мне, чтобы я мог получше приготовиться к чему-то подобному?

— Я не знала, что Файрхавен решит использовать это для своей выгоды.

— А он и не пытался шантажировать нас своими отношениями с Филипом, учитывая, что, как только об этом узнают власти, его самого ждет наказание за уголовное преступление.

Кларисса побледнела.

— Тогда… что?

— Файрхавен знает правду, — резко произнес Дом. — Он знает, что Филип не мой отец, и у него есть доказательства. По крайней мере, — Дом горько усмехнулся, — он так говорит.

Кларисса прошла к одному из кресел и села.

— Какие доказательства?

— Письмо, которое Филип написал тебе после того, как узнал правду.

— Я никогда не получала никаких писем, — Кларисса подняла глаза, умоляюще глядя на сына. — Я и не подозревала, что Филип обо всем догадался, он никогда не обсуждал этого со мной.

— Файрхавен клянется, что это письмо у него. — Дом пожал плечами. — Какая разница? Завещание Филипа само по себе уже говорит о многом. Намека на это вкупе перешедшим к Файрхавену состоянием Филипа будет достаточно, чтобы дать пищу злым языкам. А кроме того, — Дом чувствовал, как внутри у него все немеет, — ведь это правда?