Пленник золотой любви - Ольга Вешнева

– Как ты себя чувствуешь, лапонька? – я не осмелился присесть рядом с Лизой.

– Лучше бы спросил, кем я себя чувствую, – девушка взглянула на меня как волчица на косулю. – Я бы ответила – хозяйкой двух неуправляемых алабаев, которые вот-вот сорвутся с поводка и кого-нибудь сожрут. При этом я понимаю, что должна либо научиться их контролировать, либо отвезти их в ветклинику на усыпление. Первое у меня плохо получается, второе отметаю из жалости. Но я не госпожа Ливкина! Я не могу допустить, чтобы пострадали невинные люди. Так что мне делать? Как выйти из идиотской ситуации?

– Надобно понять, что все не так уж плохо, – я дал осторожный совет.

– Да! Все могло быть хуже, если бы ты насмерть загрыз журналиста, а Сатибо растерзал бы в поле начальника УВД. Вам есть к чему стремиться. Валяйте… Без меня.

– Лизонька, прости, – я поднял ее за руку с кровати.

– За что ты просишь прощения? За нападение на журналиста или за то, что разорвал шею игрушечному тигренку? Я видела игрушку в комнате забытых вещей. Не говори, что Кампай научился вскрывать замки. Вдобавок я узнала, что ты терроризировал хозяев кафешки “Зайди Попробуй”. Они написали заявление в полицию.

– Хозяева ресторации преувеличивают. Я их ничем не беспокоил. Изредка заходил чайку попить и поболтать. Василий – мой земляк.

– Знаю я твои чаи, – Лиза отвернулась как от пощечины. – Тиша, скажи честно, и покончим с этим раз и навсегда. Ты не в состоянии себя контролировать? Да?

– Лапушка, в последнее время я действительно сам не свой… Все от любви.

Я испугался сказанному. Призрак Лаврентия всецело овладел моей душой и диктовал, как действовать, что говорить. Самое интересное, что врать он меня не заставлял. Лишь вынуждал говорить правду, которую я хотел сохранить в тайне.

Моя рука опустилась на спину девушки и медлительным слизняком поползла вниз.

– От любви к человеческой крови? – голос Лизы сделался тверже стали.

– Никак нет… Ни под каким соусом мне не нужна человеческая кровь… Лизонька, голубушка, я влюблен в тебя безумно, – я жадно смотрел в ее глаза.

– О, Господи! – Лиза толкнула меня и отступила, закусив пальцы правой руки.

– Ты не рада? – я встал как вкопанный.

– Не знаю… я, – залепетала Лиза, вынув руку изо рта и опершись о маленькое дамское бюро для драгоценностей. – Свербилкин прав. Я сама во всем виновата… Тиша, не знаю, что сказать. Я оказалась не готова к твоему шокирующему откровению. Думала, если ты решишь признаться мне в любви, то сделаешь это по канонам своего времени. Долго будешь говорить длиннющие комплименты из красивых заковыристых слов.

– Лизонька, – я страстно стиснул кисть ее левой руки. – Мне с тобой вовек не объясниться, ежели стану подбирать слова. Я мог бы всякого наговорить. Мог бы назвать тебя наикрасивейшей жительницей планеты Земля… Ай, что Землею ограничиваться, я бы и соседний мир сюда приплел. Сказал бы, что затмишь своею красотой принцессу эльфов… Любовь моя, я мог назвать тебя сияющей радугой, дорогой в рай, дарящей радость и рождающей улыбки. Мог назвать тебя венценосным журавлем, несущим в сад любовь и мир. Я мог наговорить, что ты неподражаема, прекрасна и величественна, словно античная богиня. Но нет! С меня довольно живописных длинных слов! Они все лживы, превращают речь употребляющего их в сплошную ложь. Скажи мне! Разве не солгу я, если назову тебя самой красивой в мире? Ты погляди, – я взял с бюро глянцевый журнал мод и пролистнул его одним движением руки. – Глянь, сколько здесь красавиц! – я остановился на последнем развороте. – Для кого-то модель в купальнике и шляпке – единственная и неповторимая, а для кого-то модель в пальто, допустим, – сто тридцатая. Но ведь слова и той, и этой одни и те же говорятся! – я бросил журнал на пол. – Не лучше ль обойтись без лишних слов? Так делают разумные вампиры, потерявшие все человеческое, не такие словоблуды как я? Ты назовешь их дикое бытие сплошною деградацией, и сложно будет возразить. Но знаешь ли, когда слова теряются, тогда всплывают на поверхность чувства, что были глубоко погребены под спудом увлекающих и отвлекающих от естественного течения жизни речей.

– Тиш, я фигею, – Лиза отцепилась от бюро и ошеломленно уставилась на меня большими глазами. – Но знаешь… – ее взгляд смягчился. – Если я отбрасываю лишние мысли и слова и пытаюсь думать по-вампирски, то получается, и я тебя люблю. Тот наш разговор о самом главном приобретает новый смысл. Не так уж важен стыд. Не так уж страшно еще годик прожить старой девой… Но я ведь буду жить и мечтать, что однажды ты придешь ко мне, когда я лягу спать, и прыгнешь на кровать… А может, я сама к тебе приду и на тебя ка-ак прыгну.

Лиза бросилась ко мне на шею и повисла на мне, растопырив ноги.

– А это здорово! Правда! А-а-а!

Я раскрутил ее на себе как ребенка и усадил на кровать.

– Стыжусь смотреть в твои невинные глаза. Боюсь поддаться страсти, – я склонился над ней, слегка опираясь руками на ее колени. – Ты еще неоперенный птенчик, Лизонька, а я старик… Перед тобою двухсотлетний маразматик, из-за неизлечимого душевного расстройства вдруг возомнивший себя безалаберным юнцом… Ты, верно, ждешь моей клятвы в вечной любви. Напрасно… Вампирская любовь коротка. Не вспоминай, что Пятак и Глаша вместе провели в лесах три столетия. Между ними не было любви. Общий интерес к разбою держал их вместе, а не возвышенное чувство…. А я… Я сам не знаю, сколько времени с тобой пробуду. Не хочу тебя обманывать, и потому не дам гарантий.

– Мне дорога каждая минута, – Лиза обняла и поцеловала меня.

Я прервал поцелуй.

– Там говорится, будто современные девицы настроены на временных партнеров и не ищут мужа на всю жизнь, – я обернулся на лежащий обложкой вверх журнал. – Мне легче думать, что ты соответствуешь гламурным стандартам. Я утешаю себя этой мыслью. Ежели ты сильно привяжешься ко мне, то плохо скажется на нас обоих.

Лиза остановила свои шустрые глаза. Разумеется, она надеялась на вечную любовь. Глупо было ждать обратного. Сколько бы эпох ни минуло, а юные девицы по-прежнему верят в заманчивую утопию, хоть они и научились скрывать свои чаяния, а все того и гляди проскочит в страстном взгляде искорка отчаянной надежды.

Но мало кого из прошлых женщин я бы бросился спасать как Лизу. Я бы рискнул скорее ими, чем собой. Много видел я, как погибали мои любовницы, соратники, учителя вампирского мастерства выживания. Ушли в мир духов хитрые прелестницы и великие воины. Многие века не брали их ни сабля, ни осина, но после нашего знакомства они умирали быстро и порой нелепой или позорной смертью. Я издали смотрел, как их терзали перевертные волки, как в их грудь входили осиновые колья, как слетали с плеч их головы. Я мог бы попытаться их спасти, полезть за ними в пекло, рискуя самому остаться там навсегда, но в мыслях не имел того, чтобы поставить их выше себя… Нет, они не стоили моей жизни. Злые, беспощадные убийцы.

А Лиза? Выходит, она стоит риска? Или все дурман злодейский, козни Лаврушкины? С чего я понесся за “Лексусом”, вполне осознавая, что бомба под днищем может разнести меня на мелкие кусочки, и долгой, не такой уж тяжкой, чтобы на нее жаловаться, жизни придет конец?