О, Мари! - Роберт Енгибарян

– И как ты собираешься жить в дальнейшем, если мы поженимся? Ну, предположим, двести рублей получу я. Но это тоже никак не решит наши проблемы. Нужна квартира, нужна одежда. Необходимо купить машину, мебель. Появятся дети…

– Понятно. Все это я знаю, Мари, мы уже с тобой не раз говорили на эту тему. Какой-нибудь выход найдется.

– И ты предпочитаешь нечестно жить здесь? Государство тебя ставит в такие условия, что ты вынужден брать взятки. Но взятки задаром не берут. Ты освобождаешь кого-то от наказания, а он идет и продолжает совершать преступления, чтобы, в свою очередь, содержать семью и при необходимости откупаться от властей, одним из представителей которых являешься ты!

– Ты становишься социально зрелой, моя девочка! Одни твои туфли от спекулянта стоят больше, чем моя двухмесячная зарплата. Это Советский Союз. Во все времена в этой стране работник был вынужден воровать. На этой азиатской традиции крепко держится наша страна, так и живем. Возможно, завтра что-нибудь изменится, не знаю. Видишь, люди рядом довольны своей жизнью, живут, как могут, как умеют.

– И ты хочешь всю жизнь оставаться здесь, чтобы жить во лжи, отрывать кусок у слабого, бояться сильного, потому что нарушаешь закон? Не хочу, чтобы мой любимый человек оставался здесь. Вчера я так сильно поссорилась с родителями, что пришлось попроситься к вам на ночлег. Давид, эта страна не для нормальной и счастливой жизни. Может, передумаешь? Прошу тебя!

– Опять ты вернулась к этой идиотской теме! О чем ни говорим, конец один и тот же. Я не могу быть обслугой.

– Не оскорбляй моего отца, он прекрасный модельер! Но в вашей стране такие специальности не нужны, даже мода – одна, как ваша партия, и устанавливается из одного центра для всех. Какой там индивидуальный пошив! Все одинаковое, как военная форма. Поэтому отец стал портным, и, как видишь, немало людей в городе, в том числе и ты, ходят в нормальной, человеческой одежде. Портной – это художник, мастер, а не обслуга. К нему идут те, у кого есть деньги, кто согласен на условия, которые предлагает мой папа. Как они их зарабатывают – это не проблема моего отца. За свою работу он назначает определенную цену и взяток не берет. Не хотите – ваше дело, пользуйтесь услугами государственных ателье.

– Мне пока никто не предлагал взяток, чтобы приходилось задумываться – брать или не брать.

– Не сомневайся, предложат. И ты, как все, будешь брать, ведь ты сам только что сказал: к этому вынуждает вас ваше любимое, родное государство.

– Мари, да ты просто народный трибун, обличитель несправедливости в дорогущих туфлях! Но почему ты свой праведный гнев обращаешь на ближнего? Я пока чист, можно сказать, социальный девственник. Я не революционер и не праведник, живу и буду жить так же, как мое окружение. Это наша страна и наша реальность. Выживает сильнейший, процветает наглейший, и без таких комплексов, как совесть. О, Мари, о, Мари…

– Хватит петь эту глупую песню!

– А мне она очень нравится. Ее как будто специально для меня сочинили, и она в моем исполнении получает неповторимую душевность.

– Пошли, неповторимый певец.

– Спасибо. Знаешь, что талантливый человек – природная скромность не позволяет мне сказать о себе «гениальный» – талантлив во всем? Не хочешь отдать мне ключи от дома?

– Пока нет. Пойду, приведу себя в порядок: в половине девятого у меня эфир. К тому же скоро приедет Тереза и принесет кое-что из моей одежды.

– Хорошо, поступай, как тебе удобно.

* * *

Мари оставалась у нас около двух недель. Соседи и родные начали поздравлять нас с женитьбой. Это меня смешило, и я в шутку отвечал, что у нас просто идет испытательный срок. Мои родители переживали, старались избегать разговоров с соседями и родственниками. Как только Мари уходила из дома, папа и мама обращались ко мне с увещеваниями: «Ты позоришь нас, и она – вместе с тобой. Идите, регистрируйтесь по-человечески. Пригласим ближайших друзей, родственников, и все встанет на свои места».

Однако предчувствие говорило мне, что до окончательного решения вопроса еще очень далеко. Каждый день я беседовал с мадам Сильвией и мсье Азатом. Обычно начинал так: «Сообщаю последние новости из прекрасной жизни талантливой дикторши Мари Тоникян. Понимаю, вы не скучаете по ней, потому что через день видите ее лицо по телевизору. Настроение у нее хорошее, аппетит отменный, но есть она старается мало…»

Я делал вид, что не понимаю, из-за чего произошла ссора. Несколько раз просил маму поговорить с Сильвией, но ответ всегда был одним: «Они дружная семья, любят друг друга, пусть сами решат свои проблемы». Наконец однажды, когда Мари не работала, пришли Сильвия с Терезой. Никого из нас не было дома. Когда я вернулся с работы вечером, Мари уже с собранными вещами ждала меня. Я почувствовал, что в ее настроении произошла какая-то перемена, однако подавленной она не выглядела.

– Все, Давид, я собираюсь домой. Уже попросила извинения у твоих родителей за то колоссальное неудобство, которое я вам причинила.

Подошла мама:

– Ребята, еще раз спрашиваю, собираетесь ли вы жить по людским законам? Я к вам обоим обращаюсь. Не обижайся, Мари, но особенно – к тебе. Если ты пришла, то оставайся, это твой дом и мы тебя любим. Вы с Давидом уже взрослые, самостоятельные или почти самостоятельные люди. Как же вы относитесь к своей жизни, к мнению окружающих? Сегодня здесь, завтра там. Не пора ли взрослеть? Или на все это вам наплевать?

– Погоди, мама. Вот уже больше четырех лет все видят нас вместе, знают о нашей близости. Никому не интересно, есть печать в наших паспортах или нет, Мари живет у нас или я – у них.

– Как у вас все легко! А если родится ребенок? Удивляюсь, что этого не случилось до сих пор. Что тогда будете делать? Отдадите кому-нибудь из бабушек и опять будете беззаботно порхать?

– Мадам Люси, разумеется, я об этом тоже думала, – вмешалась Мари. – Если родится ребенок, то, во-первых, он будет от любимого человека и, во-вторых, надеюсь, Давид от него не откажется. Тогда, конечно, жить, как сейчас, будет невозможно.

– Мари, – не успокаивалась мама, – но ведь ребенок должен где-то жить со своими родителями, а родители должны вести нормальный образ жизни! А этого, к сожалению, я не вижу. Вот сейчас ты уедешь, и с завтрашнего дня – впрочем, почему с завтрашнего, прямо сейчас! – начнутся хождения Давида между нашими домами. И что дальше?

– Мадам Люси, я всех вас очень уважаю и люблю, но я должна считаться также с интересами моей семьи, – умоляюще сказала Мари. – Скажу только одно: я не представляю дальнейшей жизни без Давида. Уверена, выход найдется.

Все продолжалось, как прежде. Моя работа была крайне интересной с точки зрения познания души и поведения людей. Как правило, мне поручали несложные случаи: хулиганство, драки, телесные повреждения, воровство, кражи, – но так как это происходило в центральном районе города, нередко встречались и резонансные дела, особенно когда фигурантами проходили местные знаменитости, дети известных людей. Если днем мы не встречались с Мари, то вечером всегда были вместе. Внешне у них дома все было, как прежде, но некую внутреннюю напряженность я уже чувствовал. Мне казалось, что родители Мари что-то скрывают. Выглядели они задумчивыми, не такими радостными, как прежде.