Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин

Региональные организации СФИО все настойчивее требовали от своего руководства откликнуться на призывы ФКП. Конгресс федерации Луары заявил в мае: «Никаких соглашений с теми, кто не против капитализма. Все возможное для тех, кто слева от нас, ничего с теми, кто справа»[322]. «Слева от нас» были коммунисты.

Под давлением своего актива руководство СФИО во главе с Леоном Блюмом наконец сдалось и вступило в переговоры с коммунистами. В июле 1934 г. между ФКП и СФИО был заключен Пакт о единстве действий.

Первые успехи французского эксперимента ставили на повестку дня вопрос об отказе от догматов «третьего периода». Но пока Коминтерн продолжал блуждать в «трех соснах». Его руководители не могли решить, что происходит во Франции — смелый отказ от отживших догм или скатывание к оппортунизму и капитуляция перед идейным врагом. К. Макдермот и Д. Агню полагают, что в 1934 г. «в Москве началась длительная и упорная борьба между осторожными „новаторами“ во главе с Димитровым, Мануильским и Куусиненом с одной стороны, и непримиримыми „фундаменталистами“, сплотившимися вокруг Пятницкого, Куна, Лозовского и Кнорина, — с другой»[323].

Когда Народный фронт станет фактом и приведет к первым сложностям, сторонники привычной радикальной стратегии «борьбы за советскую власть» начнут подспудную критику сталинского курса внешней политики. Эта критика встретит отклик в военных и политических кругах. Поэтому, когда Сталин развернет террор против скрытой оппозиции в партийной и военной элите, под удар попадут именно сторонники группировки Пятницкого (тем более, что сам Пятницкий будет предпринимать шаги к отстранению Сталина от власти[324]). А пока оба направления действуют очень осторожно, понимая, что выбор линии Коминтерна определят не их аргументы и напористость, а размышления и колебания одного человека — Сталина.

Молчание Сталина позволило руководителям ИККИ подискутировать по поводу новой ситуации в преддверии намечавшегося VII конгресса Коминтерна.

К 20 августа под руководством О. Куусинена был подготовлен проект тезисов к докладу на конгрессе «Мировое положение и задачи Коминтерна». Тезисы вызвали резкое неприятие Кнорина: «проект оставляет впечатление, будто мы производим большую ревизию всех наших оценок международного положения за шесть лет»[325]. «Консерваторы» устами Кнорина настаивали, что «социал-демократия и впредь остается главной социальной опорой буржуазии»[326].

Кнорин утверждал: «Я думаю, что пойти назад от тех формулировок, которые были даны нами на XIII пленуме и т. Сталиным на XVII съезде нашей партии, где он говорит, что зреет революционный кризис, назад, от этих формулировок, мы не имеем никаких оснований, а в проекте этих тезисов мы по сути идем назад»[327]. Нужно прежде всего бороться с правыми уклонами в сторону социал-демократии, а «перенос всех зол на левый уклон неправилен»[328]. Именем Сталина подкреплялась прежняя линия. Но если Сталин возьмет курс на поворот вправо, то сторонники прежней сталинской линии могут войти в скрытый конфликт с новой сталинской линией. А это было смертельно опасно.

Негодование ортодоксальных коммунистов понятно. Тезисы Куусинена призывали коммунистические партии «положить конец все еще в сильной степени сохранившемуся игнорированию тактики единого фронта во всей их практике»[329]. Поворот в политике единого фронта уже идет во Франции, и это только начало. Нужно всерьез договариваться о сотрудничестве с социалистами: «Центром тяжести должен быть взят единый фронт снизу: но в уточнение прежних решений VII конгресс заявляет, что единый фронт снизу, как правило, предполагает, что коммунисты должны путем переговоров между организациями добиваться соглашения о совместных выступлениях, не ограничиваясь простыми призывами к социал-демократическим рабочим». Куусинен признал, что «когда коммунисты избегают переговоров и соглашений между организациями, никаких общих массовых выступлений обычно не выходит»[330].

Трещала по швам и теория «социал-фашизма». Немецкий коммунист З. Шваб позволил себе посмеяться над расширительным толкованием термина фашизм: «Был период, когда все, что было реакционным, определялось как фашизм. Мы собрали 20 типов фашизма»[331]. Старая большевичка С. Гопнер тут же дала ему «отпор»: «Любая реакция выступает под флагом фашизма!»[332] Шваб не унимался: «социал-демократические „левые“ стали уже самым опасным крылом фашизма!»[333] Старые догмы, «три сосны» все сильнее «подпиливались».

27 сентября Политкомиссия ИККИ обсуждала установочную статью «От стабилизации ко второму туру войн и революций», которая должна была появиться в журнале «Коммунистический Интернационал». В ней уже утверждалось, что значение социал-демократии для буржуазии сильно уменьшилось, так как капитал делает ставку на диктаторские методы правления. Это требует и от Коминтерна перемены тактических методов, переноса центра борьбы с социал-демократии на фашизм. Комментируя статью, редактор журнала Мартынов пошел дальше, предлагая шире применять «единый фронт сверху». Ветеран Коминтерна С. Лозовский настаивал на том, что такая статья должна носить дискуссионный характер, но Д. Мануильский, ссылаясь на Сталина, настаивал на установочном характере идеи «фашизм — главный враг», на том, что фашизм и буржуазную демократию нельзя ставить на одну доску. Так миллиметр за миллиметром сдвигалась линия коммунистического движения. Но если в вопросе о борьбе с фашизмом на Сталина можно было ссылаться спокойно, то идея с «народным фронтом сверху» пока не получала высочайшего одобрения, и «установочную статью» придержали до декабря, когда и было принято решение о повороте курса Коминтерна.

Очень многое в идеологии коммунистического движения зависело от французского эксперимента. Мануильский заявил, что во Франции «вопрос о социалистической партии совершенно иначе ставится, чем раньше»[334]. Но только во Франции. В других местах нужно действовать гораздо осторожнее, «через подставных лиц»[335] вступая в контакты с массовыми организациями, но не с соцпартиями.