Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

Этими словами рассказ о той несостоявшейся любви Аркадий Ваксберг закончил. Но история эта имела продолжение. Или, выражаясь точнее, из неё можно извлечь весьма неожиданные выводы.

Вспомним бурный роман Лили Брик и Александра Краснощёкова. Их любовь завершилась тем, что Александра Михайловича посадили в тюрьму, а его финансовая деятельность прекратилась.

А чем завершилось не менее бурное увлечение Лили Юрьевны Львом Кулешовым?

В 1929 году актёры и режиссёры мастерской Кулешова (его ученики: Всеволод Илларионович Пудовкин, Леонид Леонидович Оболенский, Сергей Петрович Комаров и Владимир Павлович Фогель) написали:

«Кинематографии у нас не было – теперь она есть. Становление кинематографии пошло от Кулешова… Кулешов – первый кинематографист, который стал говорить об азбуке, организуя нечленораздельный материал, и занялся слогами, а не словами… Мы делаем картины, – Кулешов сделал кинематографию».

Но вот в чём загадка – после завершения романа с Лили Брик «создатель» советской кинематографии ничего выдающегося больше не создал. В начале 60-х годов прошлого столетия вообще мало кто знал о существовании такого кинорежиссёра как Лев Кулешов. А ведь он был жив, здоров, преподавал во ВГИКе. И фильмы иногда снимал.

А отвергнувший Лили Юрьевну Всеволод Пудовкин, напротив, успешно продолжил свою творческую деятельность.

О чём это говорит?

Не о том ли, что в 1927 году Лубянке очень хотелось, чтобы знаменитый деятель кинематографа Лев Кулешов стал её осведомителем. А тот на это не соглашался. И тогда Лили Брик получила гепеушное задание: обворожить Кулешова и заставить его дать согласие. И Лили Юрьевна обворожила. Но выявила какие-то антибольшевистские настроения и взгляды. И блистательная кинокарьера Льва Кулешова тотчас же завершилась.

А Всеволод Пудовкин на Лилину «удочку» не попался. С ОГПУ он, видимо, разобрался сам.

Никаких документальных подтверждений того, что директор Промбанка Краснощёков и кинорежиссёр Кулешов стали жертвами гепеушных операций, до сих пор не обнародовано. Существуют лишь косвенные, но весьма убедительные факты. С ними можно не соглашаться, но именно они продолжают порождать новые вопросы и версии.

Что же касается Лили Брик, то вот что о ней написала Софья Шамардина:

«Наконец-то или в конце 1927 года или в начале 1928 я её увидела в Гендриковом переулке, уже давно подготовленная Маяковским к любви к ней. Красивая. Глаза какие! И рот у неё какой!..

Помню – сказал о какой-то своей вещи: "Этого читать не буду. Это я ещё не прочёл Лиличке!" (А может быть, это так – отговорка?)».

Но возникает вопрос: а как же Наталья Брюханенко? Что стало с любовью поэта к девушке необыкновенной красоты? И куда делась ожидавшаяся всеми свадьба?

Вот что обо всём этом рассказала сама Наталья Александровна, описывая один из дней конца 1927 года:

«Мы шли поздно вечером по Лубянской площади, возвращаясь с вечера, где Маяковский читал "Хорошо!" и говорил о политической поэзии. Такой настоящий Маяковский, поэт-трибун.

Он провожал меня домой. Он шёл. Как всегда, с толстой палкой. Идёт и волочит её по земле, держа за спиной. Гоняет папиросу из одного угла рта в другой. Мы шагаем вдвоём по пустой большой площади.

В этот день я вернулась из Харькова, куда ездила в гости к одному знакомому. Маяковскому это не нравилось. Он шёл грустный и тихо говорил мне:

– Вот вы ездили в Харьков, а мне это неприятно. Вы никак не можете понять, что я всё-таки ЛИРИК. Дружеские отношения проявляются в неприятностях.

Я оправдывалась, но его совсем не понимала. Маяковский сказал:

– Я люблю, когда у меня преимущества перед остальными».

Прошло несколько дней после той прогулки по вечерней Москве, и Маяковский отправился в очередную поездку по городам Союза.

Наталья Брюханенко:

«Он заехал ко мне домой попрощаться, он очень торопился и попросил меня выйти на улицу, дойти с ним до машины. Я накинула на себя пальто, то самое летнее, в котором я приезжала в Крым. Маяковский посмотрел на моё пальто и сказал:

– Вы простудитесь, возвращайтесь скорей домой.

Через несколько дней, в день моего рождения, 28 ноября, я получила от Маяковского телеграмму из Новороссийска: "Поздравляю жму лапу Маяковский", – и подарок – денежный перевод на пятьсот рублей.

Я была тронута и обрадована. Рано утром я позвонила Лиле Юрьевне, наверно, разбудив её, и попросила дать мне точный адрес Маяковского. Она не спросила, ни почему такая срочность, ни что случилось, а просто сказала:

– Ростов, гостиница такая-то.

Я тут же телеграфировала и поблагодарила его, а на подарочные деньги купила зимнее пальто».

Выходит, что, не выйди Наталья вслед за Маяковским на улицу, он так и не узнал бы о том, что ей не в чем ходить в наступившую холодную пору. Складывается ощущение, что в их отношениях что-то произошло. Подумаем надо этим.

Борис Бажанов и Аркадий Максимов («через горы, снега, обвалы, провалы и кручи») добрались до персидского городка Мешед. Бажанов потом написал:

«2 января наконец проснувшаяся застава доложила Ашхабаду о моём бегстве. Заработал телефон с Москвой. Ягода, видимо, проявил необычайную энергию. Сталин приказал меня убить или доставить в Россию во что бы то ни стало. В Персию был послан отряд, который ждал меня по дороге в Кучан, но так и не дождался».

Беглецов спасло то, что начальник персидского дистрикта (территориального округа) не отправил их через городок Кучан, а послал с проводниками через горы, по заснеженным тропинкам.

Тридцатидвухлетний резидент ИНО ОГПУ в Иране (Персии) Георгий Сергеевич Агабеков потом напишет (в книге «ЧК за работой» в главе «Смерть предателям»):

«3 января 1928 года, просматривая персидские газеты, я обратил внимание на следующую маленькую заметку: “Из Мешеда сообщают, что два крупных советских чиновника, Максимов и Бажанов, убежав из СССР, прибыли в Мешед. До распоряжения из Тегерана они содержатся в полиции. На днях беглецы будут высланы в Тегеран”».

Вечером того же дня Агабеков получил «свежедешифрованную телеграмму из Москвы»:

«Из Асхабада в Персию бежали Бажанов и Максимов. Бажанов (повторяем: Бажанов), будучи Москве, занимал ответственный пост и может быть чрезвычайно опасен. Выясните их место пребывание и примите все меры ликвидации. Трилиссер».

Пришла телеграмма и из Мешеда от тамошнего гепеушного резидента Михаила Лагорского:

«Прибыли Мешед перебежчики Бажанов и Максимов. Имею распоряжение Москвы и Ташкента срочно их “ликвидировать”. Не имею достаточно возможностей для выполнения задания. Приезжайте лично. Михаил».