Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

— Я тоже совсем не хочу, Терри, но, думаю, когда мы уедем, военные быстро ликвидируют всех зараженных. Может, месяц-два, а потом мы вернемся.

Я пытался говорить с уверенностью и в конце даже натянуто улыбнулся, хотя прекрасно понимал, насколько неправдоподобно моя улыбка выглядит.

— Тогда мне придется идти в новую школу? — с досадой произнесла она.

— Скорее всего. Нужно будет немного потерпеть без твоих друзей, но ты справишься, я знаю.

Слегка дернув ее за прядь волос, выбившуюся из заплетенного на затылке хвоста, я вновь улыбнулся.

— Ай! Папа! — тотчас недовольно вскрикнула Терри. Убрав прядь за ухо, она надолго задумалась, но затем серьезно спросила: — Мы заедем завтра к маме? Я хочу попрощаться.

— Конечно, детка. Непременно заедем.

Она затихла. Минут через десять я услышал, что дыхание ее замедлилось, стало размеренным, ровным. Терри крепко спала, я же продолжал смотреть в потолок и думать обо всем, что еще предстоит сделать.

Я думал о том, насколько может хватить моих сбережений, о том, удастся ли найти работу, о новой школе, о вещах, что перед отъездом необходимо забрать из нашего дома и о тысяче других мелочей, лишь бы выгнать мысли о Марте из головы. Еще несколько раз я вставал, тихо ходил по подвалу, затем снова ложился рядом с дочерью. Рана ныла от тупой саднящей боли, кроме того, ужасно хотелось курить, но о том, чтобы подняться наверх, не могло быть и речи.

Забыться мне удалось далеко за полночь, но даже во сне мозг не переставал перебирать все проблемы, что так неожиданно свалились на мои плечи. От этих беспорядочных, обрывочных, больше походящих на бред больного шизофренией сновидений я часто просыпался и, стараясь не разбудить Терри, менял положение затекшего тела. Вдвоем спать на узкой раскладушке было не очень удобно, но почему-то в эту ночь мне не хотелось от нее уходить.

Тихое сопение дочери успокаивало и словно бы примиряло меня со всем произошедшим. Оно как будто вселяло в меня слабую веру, что пока она рядом, все будет хорошо.

В шесть утра меня разбудил Роб. В подвале было душно, горел слабый свет ночника. До рассвета оставалось немногим больше часа. Еще не до конца очнувшись ото сна, я взглянул на экран телефона и обнаружил, что от Марты пришло два сообщения. Она писала:

«Джон, я не приеду. Все с TNC срочно уезжают на север, мы будем продолжать работу там. Я должна быть с ними. Прости».

И второе:

«Напиши, как устроитесь на новом месте. Ничего не обещаю, но, может быть, у меня выйдет ненадолго вырваться к вам. И еще кое-что. То, что произошло между нами, для меня тоже имеет значение».

Первым моим побуждением было заорать во всю глотку и разбить мобильник о стену. Несколько долгих минут я сидел на раскладушке, запустив пальцы обеих рук в волосы, и прилагал огромные усилия, чтобы сдержаться. Меня переполняла злость.

«… Имеет значение… может быть, выйдет вырваться… может быть, но ненадолго… ничего не обещаю… я должна быть с ними…».

Эти строчки все крутились и крутились в моей голове, пока я не сказал себе, что все случившееся между нами было абсурдом. У нас в любом случае ничего бы не вышло и, пожалуй, даже к лучшему, что все завершилось именно так. Завершилось, едва успев начаться. В конечном итоге я убедил себя, что Марта осталась в прошлом.

Ближе к полудню пришла хорошая новость. Пока я метался между школой Терри, домом и мастерской, мне позвонил адвокат. Он сообщил, что с меня сняты предъявленные обвинения, а в ближайшие дни на мой счет вернут внесенный ранее залог. Теперь я был свободен, но, откровенно говоря, не испытал тех чувств, какие должен испытывать человек, которому светило двадцать лет тюрьмы. Я воспринял эту весть так спокойно, словно меня всего лишь оповестили об испортившимся прогнозе погоды или другой малозначащей ерунде.

Покончив со всеми приготовлениями, в двенадцать дня мы отъехали от дома Холдеров и только к шести вечера выбрались за карантинную зону. К девяти позади осталось около пятисот километров пути, многокилометровые пробки, стычки с полицией и изрядно потрепанные нервы. Я был полностью измотан, но и Терри, и Роб с Айлин также нуждались в отдыхе, вот только поиски ночлега превратились для нас в бесконечный изнурительный марафон.

Колеся по дорогам, мы объезжали один отель за другим и в каждом встречали одинаковую картину — все они были переполнены такими же беглецами от зараженных тварей, какими являлись мы сами. К тому моменту за окнами машины давно опустилась глубокая ночь. Она принесла с собой холодный, сырой туман и абсолютно непроглядное, без единой звезды небо, ночевать под которым ни у кого из нас не возникало желания. Но все-таки нам повезло.

Когда мы вконец отчаялись найти хоть что-нибудь годящееся для ночлега, на пути повстречался очередной придорожный отель. Не особенно рассчитывая на удачу, мы вошли внутрь, где обнаружили два свободных номера. Правда, едва услышав стоимость за ночь, Роб разразился гневными криками.

— Сколько? — взревел он. — Да вы что тут, совсем охренели? Ты откуда выискал такие цены, приятель?

В обычное время этот отель являлся самым заурядным дешевым клоповником с грязными комнатами и отвратительной едой, однако сейчас стоил так, точно имел все пять звезд. За регистрационной стойкой стоял молодой тщедушный портье с невероятно широкими, сросшимися на переносице бровями. Прямо по центру его лица, над крупным, пористым носом красовался гнойный прыщ. Скривив жирные губы в наглой ухмылке, он обвел нас четверых неприязненным взглядом и издевательски заявил:

— Я же не заставляю вас платить! Хотите, можете ночевать на улице. Клиенты у нас найдутся.

Выложив перед ним документы и деньги, я устало сказал:

— Все в порядке. Мы снимем два номера.

Впереди предстояло проехать еще больше тысячи километров и если так пойдет, к концу поездки мы окажемся на мели. От этой мысли я был зол не меньше Роба, но усталость и голод валили меня с ног. Девять долгих часов мы продирались сквозь пробки и блокпосты, на каждом из которых приходилось терпеть целый ряд проверок, объяснять, что не поедем в лагерь для беженцев, сдавать анализы, открывать багажники и отвечать на бессмысленные вопросы, так что в данную минуту я готов был заткнуться и заплатить любую цену. Возможность хоть немного передохнуть перебивала во мне всякий намек на скупердяйство.

Кроме того, прошедшая ночь, как и две предыдущие, прошла практически без сна, рана в плече воспалилась и болела, поэтому сил на то, чтобы устраивать