Правда о Первой Мировой войне - Бэзил Генри Лиддел Гарт

Имевшееся там количество морских сил уже не могло достигнуть той пропорции, которая позволила бы действительно угрожать Британии с этого ближнего поста.

6 октября Шеер получил приказ поддержать операцию на суше действиями на море. Вдохновителями этого замаскированного возобновления общей подводной кампании были адмирал фон Хольтцендорф – начальник морского штаба – и капитан фон Бартенбах – начальник морских сил во Фландрии. Непосредственным результатом этого явилось автоматическое лишение Шеера подводных лодок, которые были ему нужны, чтобы охранять свои собственные выходы и устраивать ловушки для британского флота.

Таким образом, последовавший паралич германского флота явился результатом плана действий, на котором остановились германцы, а не результатом Ютландского сражения. Сражение это даже не дало флоту Британии господствующего положения в Северном море. Дело в том, что моральный эффект подводной засады, которой был отмечен выход германского флота 19 августа, был настолько велик – хотя попытка эта и потерпела неудачу, – что с этого времени флот Британии был окончательно лишен доступа в южную часть Северного моря. Джеллико и Адмиралтейство считали, что такое «самозаключение» необходимо. «Господство на море» превратилось почти в насмешку. Особенно четко это выявилось, когда опасность германского вторжения в Данию неожиданно всплыла той же осенью. После рассмотрения этого вопроса Адмиралтейство и военное министерство вынесли следующий приговор: «По морским соображениям совершенно невозможно поддержать Данию». С редкой поучительной искренностью британская официальная морская история разъясняет:

Любопытное противоречие: в течение всей войны морские офицеры всегда провозглашали превосходство дредноутов и неэффективность подводных лодок…

К осени 1916 года флот Британии был закован в кандалы крепче, чем когда-либо, так как число охранявших его «тюремщиков» было уменьшено необходимостью в легких судах для борьбы с новой «замаскированной» кампанией подводных лодок, проводившейся против торговых судов.

Несмотря на все контрмеры, кампания эта была столь успешной, что рост ежемесячных потерь судов неуклонно рос с 109 000 тонн в июне 1916 года до 368 000 тонн в январе 1917 года, причем примерно половина этого тоннажа была английской. Во время этой «замаскированной» кампании Средиземное море являлось ареной, неблагоприятной для англичан, для германцев же чрезвычайно благоприятной. Море это, помимо упрощения задач подводным лодкам по отысканию целей, упрощало и проблему, с которой надо было считаться Германии, помогая ей избегать нарушения обязательств, данных ей Америкой. В Средиземном море мало было риска натолкнуться на американское судно или, в случае несчастья с коммерческим судном, подорвать интересы Америки. Одна-единственная подводная лодка за 5 недель потопила в Средиземном море 65 000 тоннажа.

Контрмеры оказались совершенно не в состоянии остановить рост потопляемых судов. Не удалось это сделать даже тогда, когда в распоряжении оказалось больше миноносцев и других мелких судов. За одну неделю сентября 1916 года двумя, в крайнем случае – тремя, подводными лодками было потоплено на участке, охранявшемся 97 миноносцами и 68 другими вспомогательными судами, 30 кораблей. Среди ряда уловок, к которым стали прибегать для большей безопасности, надо отметить движение по секретным курсам, поднятие ложных цветов (флагов) и наконец пользование судов-приманок.

Эти суда, называемые «Кью» (Q), были снаряжены подводными минами и орудиями, скрытыми за разборными надстройками, судно же маскировалось как торговое. Маскировка эта усиливалась поведением команды, которая симулировала панику. Такое поведение привлекало подводную лодку на поверхность на дистанцию, обеспечивающую действительность огня орудий с судна. Хотя действия этих «Кью» создали наиболее романтическую фазу морской войны и потопили 11 подводных лодок, они к концу 1916 года почти совершенно потеряли свое значение и не могли больше захватывать врасплох противника. Противник стал более осторожен и, естественно, менее склонен проводить милостивое распознавание между вооруженными и внешне невооруженными судами.

Риск, которому подвергались подводные лодки от этих «Кью», усилился еще тем, что британцы вооружили и обыкновенные торговые суда. Это поставило медлительную, хрупкую и наполовину слепую подводную лодку перед тяжелой дилеммой. Чем разборчивее была подводная лодка, тем большей опасности она подвергалась. Чем меньше внимания она обращала на природу своей цели и на спасение находящихся на борту, тем больше ей были гарантированы безопасность и успех. Естественны поэтому громкие протесты в Германии, требовавшие такой тактики действий, чтобы подводные лодки топили суда при одном их виде.

Британия стала чувствовать гнет экономических затруднений. То же было и в Германии. Руководители Германии стали опасаться, что состязание между решающим успехом на суше и разрушающейся экономикой кончится не в пользу первого. Морские авторитеты заявили, что возобновлением «неограниченной» подводной войны (которая теперь при увеличении числа подводных лодок могла стать более действительной) удастся поставить Антанту на колени.

Согласившись с этим мнением, Людендорф пошел на шаг, против которого он раньше возражал: вес морского и военного мнения, сообща, преодолел протесты канцлера. Для морального оправдания открытого отказа от ограничений, связанных с посещением и обыском судов, и чтобы снять свое обещание, данное президенту Вильсону, нарочито использовали предложение мирных переговоров, которое, как и предвидели, должно было быть отклонено державами Антанты. 1 февраля 1917 года была объявлена политика «неограниченного потопления всех судов, безразлично – пассажирских или грузовых».

Германия отдавала себе полный отчет, что это неизбежно повлечет за собой переход Америки в лагерь ее врагов. Сомнения в разумности такой политики приглушались извинениями в необходимости такого шага, расчетом на близкую победу и доводами, что Америка неминуемо должна будет прийти на помощь союзникам, чтобы обеспечить их способность впоследствии выплатить ей свои долги. Но германцы рассчитывали на победу раньше, чем чаша весов была бы перетянута американской гирей, брошенной на сторону Антанты.

Истиной, не требующей доказательства, является то, что война 1914–1918 годов революционизировала понятие о времени в военном смысле, особенно же представление о продолжительности боев. В течение многих тысяч лет сражение, как ни был велик его масштаб, длилось часами. Так было и в начале нашего столетия, хотя отдельные сражения, начиная от наполеоновских войн и дальше, разрастались, захватывая даже целый день – например, сражения под Лейпцигом, Геттисбергом. Русско-японская война внесла уже коренные изменения: здесь бои тянулись неделями. Когда разразилась мировая война, обычной меркой сделались уже месяцы, так как бои перерождались в осады, хотя за это их не признавали и с научной точки зрения к ним так не подходили. Будем надеяться, что перемена эта временная; ведь количество не означает еще качества, а продолжительность приводит к неподвижности и нерешительности, что волей-неволей является отрицанием всякого военного искусства. Таким образом и с точки зрения военной науки и с точки зрения расхода человеческих жизней длительные сражения – безусловно, плохие сражения.