Мое бурное прошлое - Лорен Хендерсон

Джил ревела все сильнее:

– Я не знаю, но я надеюсь… я надеюсь…

– Зря, – перебила Мэл, это воплощение здравого смысла. – Он заявил ей, что ему нужна передышка, мол, у него и так на работе фигня разная, и он просто не может, когда она тут еще ноет.

Что ж, яснее некуда.

– Но он обещал мне позвонить, – запротестовала Джил. – Он сказал, что непременно позвонит, чтобы проверить, как у меня дела, и если все более-менее наладится, то, может быть, тогда…

Мэл поставила на столик две дымящиеся кружки.

– Чай, виски, мед, – возвестила она. – То, что вам обеим нужно. А ну давайте – залпом.

– Ах, Мэл!

Она сама догадалась приготовить горячий пунш. Я зашмыгала и сгребла в объятия побитую жизнью Джил, которая лишь жалобно пискнула.

– Подружки мои, я вас так люблю! Я вас ужасно-ужасно-ужасно люблю! Я люблю тебя, Мэл, – всхлипывала я, одной рукой цепляясь за ее ладонь, а другой прижимая к себе Джил. – Я так люблю вас обеих, я так рада, что вы у меня есть, что мне даже не нужен ни мужик, ни мама…

Страсти уже выплескивались через край. Джил вновь завыла сиреной, зарываясь все глубже и глубже в мою подмышку. Дружный рев доставлял нам невыразимое и громадное облегчение. Должно быть, мы завывали как два диковатых привидения. Если одна из нас начинала утихать, другая испускала такой страдальческий стон, что мы, как по команде, начинали по новой (так бывает, когда пытаешься сдержать истерические смешки, но не можешь, хотя никто уже не помнит шутку). Джил-то точно знала, что она оплакивала. Для меня же слезы стали воплощением всех невзгод, выпавших на мою долю, всех пустот, которые надо было заполнить, наконец, тоски по Барту и скандала с мамой – всего того, из-за чего прежде я не позволяла себе плакать.

Когда рыдания утихли – в основном потому, что у нас просто не осталось сил, – навалилась усталость. Но это была совсем иная усталость – я знала, что подруги не отвернутся от меня, хоть я и устроила это безумное представление. Мэл смерила нас с Джил взглядом, в котором ясно читалось, что перед ней не иначе как парочка умалишенных, но что поделаешь, такова уж Мэл.

Да, и она заботливо прикрыла наши кружки, чтобы пунш не остыл, когда мы закончим свою слезливую сцену. Вот это я зову настоящей дружбой.

Главной причиной, почему Мэл притащила Джил ко мне, было отнюдь не жгучее желание последней принести мне свои извинения. Просто Мэл не терпелось сбагрить кому-нибудь хнычущую Джил. Негодование я сдержала без особого труда. Разные друзья годятся для разных целей. Мэл, например, большой специалист по части отсева зерен от плевел, только она сумела выковырять истину из всего того бреда, что я несла, и назвать вещи своими именами – незатейливо простыми именами (как правило, из трех-четырех букв). Она оказалась единственным человеком, осмелившимся заявить мне в лицо, что Барт никогда не бросит азартные игры, хоть я тресни пополам, и если я не хочу пойти ко дну с ним вместе, то должна его бросить (и это при том, что Мэл он нравился). В разговоре начистоту нет человека бесстрашнее Мэл. Но вот запаса сюсюканий у нее хватает не более чем на полчаса.

Чтобы привести Джил в чувство, явно требовалось больше времени. По иронии, из всех нас троих именно Джил – неиссякаемый источник сочувствия. Сдерживаемый материнский инстинкт в нужных случаях просто сочится из нее. Я от природы отнюдь не так заботлива, как она, но у меня есть должок – ведь именно Джил нянькалась со мной больше всех, когда у меня был «кризис Барта».

Я вытерла ее зареванное лицо влажной салфеткой, включила спокойную музыку, села рядом и принялась кивать, поддакивать и вставлять теплые словечки, пока Джил, давясь и всхлипывая, повторяла свою горестную историю.

Препоручив Джил моим заботам, Мэл тем не менее осталась. Наше бормотание ее ничуть не смущало, просто она не хотела скакать во главе всей рати. Она прекрасно справлялась с несложными практическими заданиями: снабжала нас пуншем и даже принесла несколько тостов с маслом. Джил не могла проглотить ни кусочка, но все равно была страшно ей благодарна.

– Я так запуталась, так разбита, – жаловалась она, ухватившись за мою руку с силой человека, не чурающегося физического труда. – Мне так не хватает Джереми! То есть мне его всегда не хватало, но раньше я меньше об этом думала. Нет, помнила, конечно, но не в те моменты, когда…

– …трахалась с Филипом, – закончила Мэл. Я с укором взглянула на нее.

– Это все из-за мелочей, – продолжала Джил, проигнорировав слова Мэл. – Ты, Джулс, меня поймешь. Например… ах, да что угодно, например, мы с Джереми знали, класть ли друг другу в кофе сахар, или кто первым займет ванную, или… Понимаешь, когда долго живешь с кем-то, то узнаешь все мелочи, все пустячки, которые составляют сущность этого человека, все его привычки, и даже если иногда кажется, что ты вот-вот умрешь со скуки, то потом выясняется, что тебе очень-очень не хватает этих мелочей. Мне думалось, что узнать нового человека так увлекательно, в общем, так оно и было, но вскоре я поняла, что тоскую по Джереми, по устоявшейся жизни. Чтобы хорошо кого-то понять, требуется столько душевных сил! А у меня сели батарейки…

– Тебе всего лишь тридцать пять, Джил, – сурово заметила я, пытаясь разубедить не столько ее, сколько себя.

Если Джил в свои тридцать пять уже решила, что можно поставить на себе крест, то я, которая всего лишь двумя годами моложе, скоро последую ее примеру. Такая перспектива не прельщала. Ни капельки.

Мэл прочла мои мысли и по привычке закатила глаза.

Джил меня не слышала из-за водопада собственных жалоб.

– Я вечно забывала, что Филип пьет кофе с молоком, поэтому всегда проходила мимо молочного отдела в супермаркете, а это страшно раздражало его, и он говорил, что я не могу выбросить Джереми из головы и уделять должное внимание ему, Филипу, как личности. Это было ужасно. Но в то же время эти мелочи заставляли меня тосковать по Джереми, и я все вспоминала, как мы завтракали с ним, когда он собирался на работу…

Джил шмыгнула.

– Ну и козел! – возмутилась я наглостью Филипа. – И как у него хватило скотства думать, что ты выкинешь Джереми из головы? Ты прожила с ним десять лет, а рассталась – каких-нибудь пару недель назад! Он, однако, толстокожий, этот Филип!

Но Джил еще не созрела для критики.

– Нет-нет, – запротестовала она, – он не такой. Просто он немного ревновал, вот и все, и я его прекрасно понимаю, но я старалась его разубедить.

Просто иногда я не могла побороть уныние, и из-за этого он чувствовал себя неуверенно и злился. Но когда он приходил в себя, все было замечательно, я имею в виду секс. Это было великолепно…-Она снова зарыдала. – Просто мне не удалось привязать его к себе, – выла она белугой, – но я так старалась! Я делала все, что могла! Я лишь попросила его дать мне немного времени, а он изводил меня разговорами о разводе. А я не была готова встречаться с адвокатами, и я даже подумать не могла, чтобы начать делить наш скарб, дом… О господи! Я не хочу уезжать из нашего милого домика, даже подумать…