Мокрый мир - Дмитрий Костюкевич

Все было чужим. Комната сузилась, хлипкая мебель мстительно выставила углы. «Ты не наша, – твердил ей рыбацкий домишко, – и никогда не была нашей. Подкидыш, иди в свои чистенькие комнаты, ешь картошку в фонтанах, или чем вы там занимаетесь, обитатели Оазиса».

– Дочь. – Альпин подавил порыв, не шагнул навстречу гостье. Скупой на эмоции, он набычился, принялся тереть мозолистой ладонью шею. Лите стало неудобно перед ним. За остриженные у плеч волосы, за почти мужское одеяние, целые мочки, за умение смотреть людям в глаза и не сутулиться.

– Здравствуй, папа.

– Голодная?

Она ответила отрицательно. Завтракала ягодным пирогом и икрой летучей рыбы. Альпин сел на колченогий стул, медленно, словно позвоночник окаменел.

– Судачат, ты была на приеме у милорда.

– Враки.

На полке над кухонным столом стояли свистульки, выполненные в форме птиц. Давным-давно их вылепила из глины мать Литы. Лишь в материнских устах свистульки пели: переливчатые рулады имитировали голоса соловьев. После маминой смерти птички умолкли навсегда. Альпин бережно хранил эти хрупкие безделушки. Только коты (и Лита) знали, что бессонными ночами он целует их и плачет потом, кусая кулак.

– Судачат, ты спасла от смерти маркиза Алтона.

– Глупости, пап. – Лита дотронулась пальцем до глиняного соловья.

– Ты принимала ванну?

– О да.

Подростком она ложилась в лунку, вымытую приливом в камне, и представляла, что это ванна. Той наивной девчонке сегодняшняя Лита могла бы сказать, что настоящая ванна с настоящим душистым мылом – действительно неописуемое блаженство, но за все в Оазисе надо платить. Она объяснила бы (попыталась бы объяснить), что мир внутри крепостных куртин бывает столь же опасен, как темные подворотни Кольца.

Умереть там было так же легко, как вымыть шампунем волосы. А порой мертвые воскресали.

Справился бы разум отца, простого речного труженика, с правдой? «Папа, Венона Банти, пиранья из пираний, похитила мою внешность, чтобы застрелить маркиза, но я сделалась невидимкой и огрела саму себя большой тарелкой. То есть блюдом, конечно, это было блюдо. Кстати, папа, ты в курсе, что в Вагланде некоторые мужчины спят с мужчинами, а женщины – с женщинами? Так вот, у меня появилась подруга…»

Лита улыбнулась рассеянно, вспомнив головокружительный побег по крышам, Джиа Баби… Нет, отца не стоило посвящать в такие подробности. Блуждая затуманенным взором по свистулькам, она вспомнила и чертову госпожу Борэ, едва не отправившую ее к Творцу Рек. Не успели угаснуть последние всполохи салюта, как Борэ и нескольких слуг арестовали. Нэй прибег к заклинанию похищенного ока и выяснил, что заговорщики шантажировали ее и склонили к устранению Литы. Слуги оказались переодетыми агентами «Черного кабинета». Подслушав разговор Алтона и Нэя, они ликвидировали настоящую гувернантку, которая принесла платья: возня за дверью ванной комнаты была звуками борьбы.

Не такой представляла себе Лита жизнь в Оазисе…

– Они приехали с тобой?

Лита проследила за взглядом отца. Снаружи, на загаженной улице, паслись лошади и курили двое гвардейцев. Пожилого, с приплюснутой физиономией, Лита прозвала дядей Камбалой. Молодой, тщетно отращивающий усы, получил прозвище Тунец. Гвардейцы всюду следовали за ней по пятам; заслышав малейший шорох, обнажали шпаги. А уж как посерел дядя Камбала, когда утром Лита, веселья ради, сымитировала сердечный приступ! Жаль, она слишком рано выдала себя и расхохоталась, но, похоже, смех напугал телохранителей еще сильнее.

– Ага, дружки мои лучшие. – Отец смотрел в окно, и Лита плавным движением кисти переместила одну из глиняных птичек с насеста в рукав куртки. Можно было уходить, но совесть не отпускала сразу.

– Как ты поживаешь, папа? Справляешься сам?

– Билли помогает… – Отец расправил плечи, сказал не без гордости: – Меня взяли в Совет Кольца. Понимаю, мы ничего не решаем, но…

– Это же прекрасно. – Лита порылась в кармане, опустила на липкую столешницу шелковый мешочек с монетами. Удивительно, намедни она спасла сына человека, чей профиль был отчеканен на золоте.

«Вот мой откуп». На душе стало гадко, захотелось бежать куда глаза глядят. Она подумала, что глиняные птицы – единственные вещи в доме, не придавленные пылью. Что отец отдал самое ценное, лакированную Человекомышь, чтобы вырвать дочь из лап Змеиного Клана. А дочь бросила его. Предпочла общество несносного колдуна, известного писателя и волшебного хомяка.

– Не стоит… – смутился отец.

– Пожалуйста. – Она отошла к дверям. Снаружи раздались резкое ржание и ругань. – Некоторое время я не смогу тебя навещать.

– Снова уплываешь?

– Это секретная информация, прости.

– Будь осторожна.

– Буду, – солгала она и покосилась в окно. Дядя Камбала, обронив кисет, пытался усмирить внезапно взбунтовавшуюся лошадь. Животное встало на дыбы, Тунец отползал, пачкая в уличной грязи плащ. – Пап, тот лаз в подвале, что вел на задний двор, еще существует?

– Зачем тебе? Испортишь такой костюм!

– Хочу немного отдохнуть от друзей.

* * *

Юго-Восточная башня встретила Георга Нэя едким запахом горящих волос и пережаренного мяса. Потянув за нить, колдун лишил себя обоняния. Каменный перст, по утрам салютующий рассвету, гордился зловещим прозвищем – Пыточная. Нэю башня представлялась живым существом, речным драконом, пожирающим плоть и души. В эти летние дни дракон был сыт и доволен, его утроба оглашалась отчаянными воплями. Кипела работа, тюремщики сновали по этажам, катили тележки с ножницами, пилами, хирургическими инструментами. Стучал молоток, загоняя в мышцы гвозди. Трупы вышвыривали из камер, по ним сновали паразиты – как астральные, так и самые обычные. Жирная крыса пировала, выщипывая волокна из разорванной глотки госпожи Борэ. Остекленевшие глаза таращились в потолок. Нэй передернул плечами и отвел взор.

Покушение на юного маркиза запустило процессы, пахнущие кровью и человеческой требухой. Будто зловещая тень легла на парки и скверы Оазиса. Маринк не ведал пощады. Придя в себя после праздника, едва не стоившего жизни его единственному сыну, милорд велел бросать в Пыточную всех без разбора. Количество арестованных перевалило за две сотни: репрессии не пощадили ни сотрудников злосчастного «Черного кабинета», ни членов их семей. Нэй видел, как из кухонь выволакивают причитающих баб, как тащат в полицейские кареты малых детей.

Нэй или Титус Месмер могли за минуту вынуть из подозреваемых любую информацию, но Маринк наложил вето на подобный гуманизм. Он доверился старому, проверенному веками способу. Дыба и нож, огонь и иглы.

Сорель был дьявольски умен. Он не выстраивал цепочку от заговорщика к заговорщику. Он лично отдавал приказы каждому, и каждый из причастных к покушению мог выдать только его. Сам же Артур Сорель улизнул под гром салютов, его зомби перебили стражу, а шторм прикрыл отступление и не позволил речной полиции догнать беглеца в пути. Помимо Сореля исчез и Номс Махака. Создателя зомби сдал спешно арестованный Аэд Немед. Нэй слышал, что Немеда даже не пытали как следует: он раскололся, завидев тюремщика. Сейчас зеленомордый травник содержался в особо охраняемом подвале башни, а его фамильяр был заточен в колбу, покрытую пентаклями. Ничего подобного в Полисе не случалось со времен предательства Элфи Наста.