Холодная - Инна Инфинити

Я сажусь за стол перед ними, держу спину ровно. Моя броня очень плотно на мне сидит. Никто из них не сможет через нее пробиться. Единственный человек, который на это способен, сейчас за океаном. И в отличие от этих троих ему не приходится предпринимать никаких усилий. Ему достаточно просто быть.

Они устраивают мне стресс-собеседование. Каждое мое слово подвергается сомнению. Они блефуют. Они испытывают меня на слабо. Они пытаются вывести меня из себя. Они проверяют, насколько я психологически устойчива. Они пытаются надо мной смеяться. Они пытаются выставить меня дурой.

Где-то через час одна из женщин начинает вытирать салфеткой вспотевший лоб. Ей жарко. Она устала. Мужчина то и дело тянется к стакану с водой. Вторая женщина уже обмахивает себя какой-то тетрадью, как веером.

А мой пиджак по-прежнему плотно застегнут на все пуговицы, а из стакана я не сделала ни глотка.

Я невозмутима. Даю ответы на их вопросы не позднее, чем через три секунды. Первой секунды хватает на то, чтобы распознать блеф это сейчас или нет, второй — на то, чтобы придумать ответ, а третьей — на то, чтобы озвучить его.

Они не знают, что у меня был превосходный учитель, который с нуля построил целую строительную империю.

Империю, которую я возглавлю.

Проходит еще полчаса прежде, чем они меня отпускают.

— Списки с поступившими абитуриентами будут вывешены завтра на доске объявлений в 12 дня, — говорит мне одна из женщин, когда я уже встаю со своего места.

— Хорошо, спасибо, — я дежурно улыбаюсь.

— Мисс Морозова, — обращается ко мне мужчина, когда я уже взялась за ручку двери. Я оборачиваюсь к нему, — надеюсь, мы с вами ещё увидимся.

Секунда: нет, он не блефует. Вторая: я бы тоже хотела, мне понравилось с тобой сражаться. Третья:

— Я тоже надеюсь, мистер Ричардсон.

Искренняя улыбка, и я скрываюсь за дверью.

— Ну что? — Подскакивает ко мне папа. Он тоже взмок.

— Думаю, я их уделала. Но результаты будут завтра.

Отец крепко меня обнимает.

— Пап, если я сейчас не выйду на воздух и не выпью ледяной воды, то потеряю сознание. С них там три пота сошло, а я сдержалась и даже пиджак не расстегнула.

— Правильно. Ты показала им свою выдержку.

На следующий день мы приезжаем в Гарвард в 12:10. У доски объявлений не протолкнуться. Кто-ты выбирается из этой толпы с криками радости, а кто-то со слезами горя.

Я ничего не чувствую. Будто робот направляюсь к доске. Протискиваюсь вперёд и жадно всматриваюсь во все фамилии на букву «М».

Morozova, Kristina I., Russian Federation

Я больше ничего не вижу. Дыхание перехватывает, слезы подступают к глазам. И впервые за очень долгое время это слезы радости, а не слезы боли. На ватных ногах выбираюсь из толпы абитуриентов. Перед глазами все становится мутным, в ушах звон. Отец остался стоять на улице, решил не толпиться в душном коридоре. Я беспомощно приваливаюсь к стенке и закрываю глаза.

Я это сделала.

Я ЭТО СДЕЛАЛА.

Я ЭТО СДЕЛАЛА!!!

— Добрый день, мисс Морозова.

Я размыкаю веки и сквозь рассеивающийся перед глазами туман вижу вчерашнего оппонента.

— Добрый день, мистер Ричардсон.

Сейчас не собеседование, и я могу не притворяться. Поэтому говорю ослабевшим голосом и даже не пытаюсь улыбнуться.

— Я хочу сказать, что восхищён вами. Я провожу собеседования уже пять лет. И таких, как вы, могу пересчитать по пальцам одной руки, — он растягивает губы до ушей, демонстрируя мне белоснежную улыбку.

— Спасибо.

— Я преподаю первокурсникам ораторское искусство и искусство убеждения. С нетерпением жду встречи с вами в сентябре.

— Взаимно. — Я уже пришла в себя и даже смогла отойти от стены.

Он крепко жмёт мне руку, еще раз широко улыбается и уходит.

Я перевожу дыхание и иду к отцу.

— Ну?

Мне кажется за эти 10 минут, что я ходила смотреть списки, он постарел на 10 лет.

— Папа, я поступила, — говорю это отчего-то тихим, севшим голосом. И больше не сдерживаю своих слез.

Я рыдаю, как ребёнок. Кажется, папа тоже пускает скупую слезу.

— Кристина, я так тобой горжусь! Ты даже не представляешь! — Говорит отец, крепко прижимая меня к себе.

— Спасибо, папа. Спасибо за все. Без тебя я бы не смогла.

— Твоя мама бы тоже гордилась тобой.

А после этих слов рыдания накатывают еще сильнее.

Мы улетаем через день, решив не сообщать никому до нашего возвращения. Хотя Елена отцу, а мне Егор уже оборвали телефоны. Папа из аэропорта поехал сразу на работу. За неделю отсутствия скопилось много дел, требующих его личного присутствия.

Я захожу в дом, бросаю чемодан у входа. По лестнице мне навстречу спускается Максим. При виде меня он замирает. Я вижу, что он хочет спросить, но не решается.

Три дня назад в школе объявляли лучшего ученика года. Впервые за несколько лет им стала не я. Им стал Максим Самойлов.

Единственный человек, которому я проиграла. И не только дурацкое звание лучшего ученика школы. Я проиграла ему своё сердце и свою душу. Я проиграла ему себя.

Я пристально смотрю на этого сильного парня, который смог превзойти меня во всем. И я не чувствую злости, раздражения или обиды.

«В любви не бывает проигравших», — сказал мне отец три дня назад в Америке, когда я ему сообщила о том, что в школе Максим меня обошёл. Я ничего не ответила папе. Мы по-прежнему с ним не обсуждали мои отношения с Максимом, но теперь отец даже и не пытался завуалировать, что ему известно о наших чувствах друг к другу.

Мы так и стоим с Максимом на лестнице, пристально смотря друг на друга. Ничего не говоря, он все-таки двигается мне навстречу. Молча сгребает меня в охапку и крепко к себе прижимает.

— Меня приняли, — шепчу ему, обвивая руками его шею.

Максим не отвечает. Лишь еще крепче прижимает к себе.

Мы долго так стоим. А я вспоминаю маленького мальчика из детского лагеря, который восхитил меня своей силой и своим умом. Прошло больше 10 лет, а с тех пор ничего не изменилось.

Мой герой всегда будет лучше меня.

— Моя дочь будет учиться в Гарварде!!! — Произнес Игорь Петрович с такой гордостью в голосе, что даже сама Кристина засмущалась.

Отчим, моя мама и Кристина подняли вверх бокалы вина. Я поднял стакан с соком. Мы все ударились стеклом и сделали по глотку: Игорь Петрович и мать с большим удовольствием, Кристина со стеснением, а я словно пью яд.