Корнилов - Владимир Федюк

Такого рода вопросы появлялись у многих. Позднее французский корреспондент Клод Ане прямо спросил Корнилова, как могло случиться, что, разорвав с Керенским, он сам не пошел на Петроград. Ведь, если бы главковерх встал во главе наступающих войск, он занял бы Зимний дворец без выстрела. Корнилов ответил: «Если бы я был тем заговорщиком, каким рисовал меня Керенский, если бы я составил заговор для низвержения правительства, я, конечно, принял бы соответствующие меры. В назначенный час я был бы во главе своих войск и, подобно вам, не сомневаюсь, что вошел бы в Петроград почти без боя. Но в действительности я не составлял заговора и ничего не подготовил. Поэтому, получив непонятную телеграмму Керенского, я потерял двадцать четыре часа. Как вы знаете, я полагал, или что телеграф перепутал, или что в Петрограде восстание, или что большевики овладели телеграфом. Я ждал или подтверждения, или опровержения. Таким образом, я пропустил день и ночь: я позволил Керенскому и Некрасову опередить себя… Железнодорожники получили приказы: я не мог получить поезда, чтобы приехать в окрестности столицы. В Могилеве мне бы дали поезд, но в Витебске бы меня арестовали. Я мог бы взять автомобиль: но до Петрограда 600 верст по дурным дорогам. Как бы то ни было, в понедельник, несмотря на трудности, я еще мог бы начать действовать, наверстать потерянное время, исправить сделанные ошибки. Но я был болен, у меня был сильный приступ лихорадки и не было моей обычной энергии».

Корнилов действительно был болен. Ко всему прочему, у него обострилась застарелая невралгия. Правая рука мучительно болела и перестала подчиняться настолько, что не могла держать даже карандаш. Но главное другое. У Корнилова было свойство, очень сильно ему мешавшее. Иногда, в решающие минуты, когда требовалось предельно сконцентрировать волю, на него нападали странная апатия и нерешительность. Нечто подобное произошло и сейчас. Создавалось впечатление, что ему нужно было предпринимать усилия для того, чтобы заставить себя действовать. Распоряжения Корнилова были не до конца последовательны и к единой цели не вели.

Вечером 28 августа Корнилов отправляет телеграмму главнокомандующему Петроградским военным округом генералу О.П. Васильковскому, приказывая ему перейти в подчинение генералу Крымову. Чуть позже была отправлена телеграмма в штаб Северного фронта с предписанием прервать связь между Петроградом и Псковом. Генералу Клембовскому было приказано немедленно прибыть в Ставку. Одновременно Корнилов потребовал от главнокомандующего Западным фронтом генерала П.С. Балуева и командующего Московским военным округом полковника А.И. Верховского подчиниться его приказам.

Ни одно из этих распоряжений выполнено не было. Клембовский и Балуев просто не ответили. Полковник Верховский всего сутками ранее находился в Ставке. Он покинул Могилев утром 27 августа, уже зная о телеграмме Керенского. Ни одним словом Верховский не дал понять, что не согласен с Корниловым. Однако, вернувшись в Москву, он первым поднял крик о «мятеже». Активность Верховского не осталась незамеченной, и уже в ближайшие после этого недели он займет пост военного министра.

В тот же день, 28 августа, Могилев и ближайшие к нему окрестности на расстоянии до 10 верст были объявлены находящимися на осадном положении. Комендантом города был назначен комендант Главной квартиры полковник С.Н. Квашнин-Самарин. Своим постановлением он запретил уличные митинги и собрания, распространение печатных изданий без предварительной цензуры, хранение огнестрельного оружия. В Могилеве был объявлен комендантский час. Каких-либо беспорядков в городе действительно удалось избежать. Но Ставка все больше и больше попадала в изоляцию от всего окружающего мира.

В ночь на 29 августа была прервана телеграфная связь Могилева с штабами фронтов. О местонахождении генерала Крымова ничего не было известно. Еще утром 28-го на его поиски был отправлен полковник Д.А. Лебедев, но известий от него не поступало. Новая попытка выйти на связь с Крымовым была предпринята 30 августа. В направлении Пскова вылетел аэроплан, пилоту которого было поручено разыскать отряд Крымова с воздуха. Летчик вез с собой копии приказов главковерха и личное письмо Корнилова.

Корнилов писал: «Приказом Временного правительства я, Лукомский, Деникин и несколько других генералов отрешены от должностей и преданы военно-революционному суду за мятеж. Но вместе с тем я получил приказание руководить операциями до приезда генерала Алексеева, назначенного начштаверхом. Алексеев приезжает завтра к ночи. Получился эпизод, единственный в мировой истории: главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве родины и преданный за эту суду, получил приказание продолжать командование армиями, так как назначить другого нельзя. С получением сего, доставьте мне возможно подробные сведения о расположении ваших полков, настроении ваших офицеров, казаков и всадников, о связи, имеющейся у вас с организациями, на которые мы рассчитывали, и на дельнейшие планы, на возможность крепкого нажима средствами, имеющимися в вашем распоряжении».

Это письмо не дошло до адресата. Крымову пришлось принимать решение самостоятельно, и решение это оказалось очень тяжелым.

Как мы уже писали, Крымов выехал из Ставки днем 26 августа, будучи назначен главнокомандующим Отдельной Петроградской армией. Впрочем, армии как таковой не было. Она формировалась прямо на ходу на базе все того же 3-го Конного корпуса. В его составе было три дивизии: Кавказская туземная (Дикая), 1-я Донская и Уссурийская. К этому числу предполагалось присоединить 5-ю Кавказскую казачью дивизию, стоявшую в Финляндии. Одновременно Кавказская туземная дивизия должна была быть развернута в корпус за счет присоединения двух кавалерийских полков и Осетинской пешей бригады. К середине августа Дикая дивизия находилась на станции Дно, большая часть эшелонов 1-й Донской стояла в Пскове, Уссурийская дивизия располагалась в районе Великих Лук и Новосокольников. Растянутость соединений корпуса и, как следствие, плохая связь между ними были серьезной проблемой. Еще одной бедой было отсутствие общего руководства. Генерал Крымов был назначен командующим армией, во главе корпуса его сменил генерал Краснов, но ни того ни другого в расположении войск не было.

Поезд Крымова добрался до Луги, где находились передовые части Донской дивизии, только в ночь на 28 августа. Дважды его задерживали в пути, но станционное начальство не могло ответить, по чьему распоряжению это сделано.

Вплоть до прибытия в Лугу Крымов ничего не знал о состоявшемся разрыве между Керенским и Корниловым. Ночью из Луги Крымов позвонил по телефону в Петроград. В штабе округа к трубке подошел полковник Барановский. Он почему-то не стал ничего рассказывать, а позвал к телефону кого-то другого, кто представился начальником штаба округа. Тот колеблющимся голосом крайне нерешительно сообщил, что по приказу военного министра Керенского корпус должен остановить свое продвижение на Петроград. Крымов ответил, что он получил приказ Верховного главнокомандующего и подчинится распоряжению военного министра, только если будет иметь его в письменном виде.

Этот разговор произвел на Крымова тревожное впечатление. Он сказал сопровождавшему его начальнику штаба генералу М.К. Дитерихсу, что, возможно, Петроград уже захвачен большевиками. Телефон в Луге находился в самом городе в пятнадцати минутах ходьбы от станции. Когда Крымов и Дитерихс вернулись к эшелонам, они увидели, что вдоль путей собираются группы вооруженных людей. На вопрос, кто они такие и что здесь делают, они отвечали, что по приказу местного исполкома им предписано задержать дальнейшее продвижение казачьих эшелонов. Здесь же Крымов узнал содержание телеграммы Керенского, объявлявшей Корнилова изменником.