Холод южных морей - Юрий Шестера

В это же время, когда Михайлов писал портрет Помари, королева взяла у сестры своего сына и стала кормить его грудью при всех без малейшей застенчивости.

Беллинсгаузен повел короля на батарейную палубу показать пушки и тут же приказал в его честь салютовать пятнадцатью выстрелами. Тот был крайне доволен этой почестью, но при каждом выстреле, сопровождаемом страшным грохотом, держа капитана за руку, прятался за него.

Наконец Фаддей Фаддеевич, перекинувшись вполголоса несколькими словами с Андреем Петровичем, повел Помари показывать экспозицию. Только войдя в ее помещение, тот застыл как вкопанный, пораженный увиденным. Но Андрей Петрович по только что заключенной договоренности с капитаном наблюдал за реакцией не короля, а миссионера. У того же буквально бегали глаза, которыми он пытался запечатлеть все детали экспозиции, чтобы отразить их в своем донесении в Лондон. Он прекрасно понимал, что это материальные доказательства приоритета русских в обследовании высоких южных широт, которых не было у Кука. Нет, он не выглядел подавленным, он весь был в работе, возложенной на него.

Андрей Петрович, усмехнувшись про себя, наклонился к уху миссионера: «Не нервничайте, сэр, губернатор Новой Голландии уже видел эту экспозицию». Тот быстро посмотрел на него и по выражению его глаз понял, что для русских его истинная миссия не является тайной.

— Это снег? — спросил король, показывая рукой на заснеженные склоны горы.

Беллинсгаузен подтвердил это.

— А это лед, или замерзшая вода, — уже утвердительно сказал он, показав свои познания в области географии и физики.

— Совершенно верно, Ваше Величество! Вас трудно чем-либо удивить.

— Вы не правы, господин капитан! — воскликнул Помари. — Ваши звери и птицы, живущие в южных морях, поразили меня. Я знал, что животный мир разнообразен, но не предполагал, что настолько… Это птицы? — указал он на пингвинов.

— Да, Ваше Величество, но не летающие. Их крылья превратились в ласты, благодаря чему они великолепно плавают и добывают себе пропитание в морских водах.

Король озадаченно покачал головой, а затем, посмотрев вверх, радостно улыбнулся, как будто встретил старого знакомого.

— А вот эта птица, — обрадованно воскликнул он, показывая на парящего альбатроса, — залетает и к нам! Я видел ее, плавая от острова к острову. Действительно, большая и величественная птица.

Помари задумчиво рассматривал экспозицию, не задавая вопросов и думая о чем-то. Затем повернулся к Беллинсгаузену.

— Скажите, господин капитан, а как трудно изготовить этих зверей и птиц?

— На этот вопрос более обстоятельно ответит господин Шувалов, мой заместитель по ученой части, а по совместительству и натуралист.

Андрей Петрович, отметив, как при этих словах капитана вздрогнул миссионер, сделал шаг вперед.

— Для изготовления чучел этих животных требуются, конечно, специальные знания и навыки, а также необходимые инструменты и приспособления. Прекрасные специалисты и все необходимое для этого имеются в мастерской Британского зоологического музея в Лондоне, — покосившись на расплывшегося в улыбке миссионера, ответил он.

— А кто же изготовлял их здесь, на вашем корабле? Вы?

— Нет, Ваше Величество, этим занимался мой ассистент. Матвей! — позвал он.

Король с видимым интересом посмотрел на вытянувшегося перед ним молодого человека, а у миссионера вытянулось лицо. «Как же так?! Такой специалист, и всего-навсего в чине квартирмейстера?» — легко читался безмолвный вопрос на его лице. Помари опустил руку в карман своего белоснежного одеяния и, вынув из него жемчужину, протянул Матвею.

— С большим удовольствием взял бы вас к себе на службу, выдав замуж за вас прекраснейшую девушку, но с сожалением думаю, что ваш капитан будет против этого.

Фаддей Фаддеевич только улыбнулся, отклоняя тем самым столь заманчивое для Матвея предложение короля.

* * *

К шлюпу подъехала другая королевская лодка, на которой привезли подарки от Помари. Это были четыре больших свиньи, множество кокосовых орехов и их толченых ядер, завернутых в листья, плодов хлебного дерева сырых и печеных, клубней таро и ямса, бананов обыкновенных и горных, таитянские яблоки и немного сахарного тростника.

Не имея почти ничего свежего, кроме только неприятных с вида куриц, оставшихся после плавания, которые друг у друга выщипали перья и хвосты, моряки вдруг чрезвычайно разбогатели, так как ко множеству выменянных съестных припасов прибавились еще и полученные от короля. Такое изобилие во всем и приязненное отношение таитян весьма нравились матросам. Они с островитянами непрестанно брали друг друга за руки, повторяя: «юрана, юрана!», что означает «здравствуйте».

Вечером король отправил королеву и всех бывших с ним таитян, а заодно и миссионера, к которому не испытывал особенно приязненных чувств, на берег, а сам еще остался. Он немного говорил по-английски, чего было вполне достаточно для общения с русскими. Когда же совсем стемнело и Помари пожелал возвратиться на остров, капитан приказал изготовить свой катер с двумя фальшфейерами на его носу для освещения и назначил лейтенанта Демидова на руль.

При прощании король попросил Фаддея Фаддеевича положить в катер бутылку рома, сказав при этом, что у него на острове делали ром, да и сейчас могут делать его много, но как таитяне, употребляя крепкий напиток, становятся беспокойны, он вовсе запретил его изготовление, невзирая на то, что сам принадлежал к числу одного из первых охотников до этого напитка. При отбытии катера от шлюпа зажгли оба фальшфейера и для увеселения короля пустили 22 ракеты.

Лейтенант Демидов по возвращении рассказал, что он на катере пристал за мысом Венеры прямо против дома короля, чем тот был очень доволен и попросил его несколько подождать. А вскоре явился с подарками: отмерил лейтенанту восемь, а каждому гребцу по четыре сажени таитянской материи, сделанной из коры хлебного дерева.

* * *

Солнечные лучи еще не успели осветить мачт шлюпов, а островитяне на лодках, нагруженных плодами, уже окружили баркас, оттянутый, как и ранее, за корму шлюпа, где клерк Резанов производил обмен. Теперь он получил указание выменивать преимущественно кур и лимоны, так как последние намеревались посолить впрок и употреблять в качестве противоцинготного средства в высоких южных широтах.

Понаблюдав за ходом торгов, успешно проводимых Резановым, Беллинсгаузен вместе с Лазаревым и Андреем Петровичем поехал на берег с ответным визитом к королю.

Встретивший их на берегу миссионер Нот любезно предложил возложить на него труд проводить гостей к королю, что вызвало внутреннюю улыбку друзей, и все пошли по песчаному взморью к мысу Венеры. Там неожиданно встретили художника Михайлова и астронома Симонова, окруженных множеством островитян обоего пола и различного возраста. Как оказалось, художник занимался рисованием вида Матавайской гавани, а Симонов — поверкой хронометров на том самом месте, где астрономы капитана Кука за 51 год перед этим наблюдали прохождение Венеры через меридиан и с такой точностью определили долготу этого мыса. Фаддей Фаддеевич пригласил Михайлова идти с ними, надеясь, что тот увидит предметы, достойные его кисти.