О красоте - Зэди Смит

— А у тебя здесь много друзей?

Чу вздохнул.

— Нет.

— Но хоть кто-то есть?

— Нет.

— Что, совсем никого?

— Я знаю двух-трех людей. Они работают за рекой. В колледже.

— Да? А на какой кафедре?

Чу перестал сортировать купюры в своей поясной сумке и с любопытством взглянул на Леви.

— Они уборщики. Я не знаю, какую кафедру они убирают.

Ладно, ладно, один-ноль в твою пользу, подумал Леви, склоняясь над dvd-дисками и бесцельно перетасовывая их. Черт с ним, с этим парнем. Но теперь вдруг Чу живо заинтересовался напарником.

— Аты? — спросил он, подхватывая эстафету Леви. — Феликс говорил, ты живешь в Роксбери?

Леви поднял глаза. Наконец-то Чу улыбался.

— Да, верно.

Чу взглянул на него так, словно был самым высоким человеком всех времен и народов.

— В Роксбери, значит. Мне сказали, что в Роксбери. И ты тоже сочиняешь с ними рэп?

— Нет, я просто в группе поддержки. Мне нравится их творчество, в нем есть политическая острота. Настоящая злость. Я изучаю… политическую ситуацию, как раз этим занят последнее время, — объяснил Леви, имея в виду книгу о Гаити, которую он взял в библиотеке Арундела (правда, пока не прочитал). В первый раз он вошел в это темное, камерное помещение не по школьной обязаловке и не под угрозой неминуемой контрольной.

— Но они говорят, что никогда тебя там не видели. В Роксбери. Никогда.

— Ну… У меня нет привычки светиться.

— Ясно. Может быть, встретимся там, Леви? — сказал Чу и улыбнулся еще шире. — В наших милых трущобах?

10

Кэтрин (Кэти) Армстронг шестнадцать. Она одна из самых юных студенток Веллингтона. Она выросла в городе Саус-Бенд, Индиана, и была способнейшей ученицей в своей школе. В то время как подавляющее большинство школьных товарищей Кэти либо поставило на образовании крест, либо рассредоточилось по славным учебным заведениям штата, сама она, что никого особенно не удивило, поступила в престижный колледж восточного побережья, получив полную академическую стипендию. Кэти преуспела и в науках, и в искусстве, но сердце ее, если можно так выразиться, тяготеет к правому полушарию мозга. Кэти любит искусство. Родители, учитывая их относительную бедность и скромный уровень образования, возможно, больше бы обрадовались, займись она медициной или изучением права в Гарварде. Но они великодушные, чуткие люди и поддерживают дочь во всех ее начинаниях.

Летом перед отъездом в Веллингтон Кэти чуть не довела себя до нервного срыва, решая, на чем же она будет специализироваться. Язык и литература или история искусств? Она до сих пор колеблется. Иногда ей хочется стать кем-то вроде редактора. Иногда она представляет себя куратором галереи или даже автором книги о Пикассо, самом удивительном человеке в жизни Кэти. Пока она еще первокурсница, и у нее есть время подумать. Кэти выбрала семинар профессора Корка по живописи XX века (вообще-то он для второкурсников, но она напросилась) и взяла два литературных класса: по английской романтической поэзии и по американскому постмодернизму. Она учит русский, сидит на телефоне доверия, помогая людям с расстройством пищевого поведения, готовит декорации к постановке мюзикла «Кабаре». От природы робкая Кэти каждый раз собирает волю в кулак, прежде чем войти в одну из комнат, где течет ее многогранная жизнь. Но класс доктора Белси по искусству XVII века — это просто розовый кошмар. Почти весь семестр посвящен Рембрандту, второму удивительному человеку в жизни Кэти. Раньше она мечтала о дне, когда начнется этот класс и она сможет поговорить о Рембрандте с умными людьми, которые любят голландского гения и не стыдятся воздать ему должное.

Прошло три занятия. Кэти почти ничего не поняла. У нее возникло ощущение, что все шестнадцать лет она изучала другой язык, не похожий на язык профессора Белси. После третьего занятия она вернулась к себе в комнату и разрыдалась. Она прокляла свою глупость и молодость. И зачем она читала в школе всякий вздор, почему их не учили чему-то стоящему? Позже Кэти успокоилась. Она поискала некоторые таинственные словечки профессора в словаре Уэбстера[63]— их там не было. Слово «лиминальность»[64]она, впрочем, нашла, но что под ним понимал доктор Белси, так и осталось для нее загадкой. Однако Кэти не из тех, кто быстро сдается. Сегодня четвертое занятие, и она к нему подготовилась. На прошлой неделе им раздали рабочий план с фотокопиями двух картин, которые будут обсуждаться в этот раз Все семь дней Кэти всматривалась в них, напряженно осмысляла увиденное и делала пометки в блокноте.

Первая картина — «Иаков, борющийся с ангелом», 1658 год. Кэти вглядывается в энергичное импасто, парадоксальным образом погружающее полотно в сонную, вязкую атмосферу. Она отмечает сходство ангела с красавцем-сыном художника, Титусом; линии перспективы, создающие иллюзию застывшего движения; личностность борьбы ангела и Иакова. Глядя на них, она видит и упорную схватку, и любовное объятие. Гомоэротизм этой сцены напоминает ей кисть Караваджо (с тех пор как она поступила в Веллингтон, ей всюду мерещится гомоэротизм). Кэти нравятся землистые цвета картины: чистый алый Иакова, грязно-белый ангела, одетого, как фермерский сын. Караваджо неизменно снабжал своих ангелов сумрачно царственными крыльями орла; в противоположность им ангелы Рембрандта совсем не орлы и не голубки. Ни у одной известной Кэти птицы нет таких обобщенных, потрепанных, серо-бурых крыльев. Они кажутся уловкой, напоминающей о том, что речь идет о библейских, потусторонних вещах. Впрочем, по мнению Кэти, протестантским наитием художник представил битву Иакова с ангелом как борьбу за земное «я», за право выбора веры в этом мире. Кэти, медленно и болезненно расставшаяся с верой два года назад, нашла соответствующий отрывок в Библии и переписала его в свой блокнот:

И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари… И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня[65].

Конечно, это прекрасная, грандиозная, потрясающая картина, но Кэти она не очень трогает. Ей трудно подобрать слова, чтобы объяснить, почему. Она только знает, что созданный Рембрандтом образ не похож на борьбу с Богом. По крайней мере, на ту борьбу, которую пережила сама Кэти. У Иакова вид умоляющий, а у ангела — сострадающий. Где же тут борьба? Это лишь ее видимость. Или она чего-то не поняла?