Буря на Эльбе - Мириам Георг

зала была запланирована до побега из дома. Зильта несколько месяцев потратила на реконструкцию дома. Она так увлеклась, что могла часами обсуждать с архитектором перламутровые вставки для пола, деревянные панели и инкрустацию. А потом бальный зал стал не нужен – потому что больше никто не пришел бы на прием в дом Карстенов.

– Но это неважно, в городе полно прекрасных заведений, где можно провести торжество. Например, в Драгонерсталле. Альфред, что ты думаешь? – Глаза Зильты сияли.

Альфред задумчиво вытер рот полотняной салфеткой.

– Зильта, любовь моя, честно говоря, я не думаю, что это хорошая идея, – ровным тоном ответил он.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Лили с трудом проглотила кусочек цыпленка. Она нервно кашлянула, сделала глоток шампанского и повлажневшими глазами уставилась на отца. Тот отложил вилку и сказал, тщательно подбирая слова:

– Вряд ли люди уже забыли недвусмысленные обстоятельства прошлого. Наша репутация только начинает восстанавливаться. И Ханна совсем не похожа на Генри. Любой, кто может сложить одно и другое, сделает выводы. Я думаю нам не стоит привлекать внимание к этому позору.

Зильта поджала губы, глядя на стол. Генри нервно сглотнул. Ханна, ощущая напряжение за столом, расплакалась. Лили сразу же поднялась.

– Она устала, я уложу ее в постель.

– Мэри позаботится о Ханне, – сказал Генри. – Ужин еще не закончился.

– Я не голодна, – холодно ответила Лили.

– Я хочу, чтобы ты осталась. – Тон Генри был дружелюбным, но не допускал возражений. – Лиза, проводи Ханну к Мэри.

Лили с возмущением уставилась не него, затем перевела взгляд на отца. Тот демонстративно не смотрел на Лили, ждать помощи от него не следовало.

– Дорогая, вечер только начался, конечно, ты должна остаться! – Зильта нежно положила ладонь на ее руку. – Позже обязательно проверишь, как у Ханны дела.

Лили опустилась на стул, она так крепко стиснула вилку, что ногти впились в ладонь. После того как Лиза увела Ханну, в зале наступила тишина, даже Генри и Франц молчали. Спустя некоторое время Альфред отложил салфетку и отодвинул стул.

– Прошу меня извинить, но мне нужно прилечь.

Зильта с обеспокоенным видом проводила его до двери.

– Я помогу, Альфред. Тебе нужно принять лекарство.

– Все детали твоего будущего в Гамбурге мы обсудим завтра, – сказал Альфред, прежде чем выйти из зала. Он бросил на Лили быстрый взгляд, и она кивнула в ответ.

Не успела дверь закрыться за родителями, как Франц рассмеялся.

– Ну, что за фарс! – Он опустошил четвертый стакан виски. – Теперь можешь есть, никто за тобой больше не следит, – сказал он застывшей Розвите.

Лили не верила своим ушам. Ошеломленная, она посмотрела на брата.

– Может быть, это тебе стоит последить за собой? Неужели ты стал еще отвратительнее, пока мы были в Англии?

Франц фыркнул.

– А твой язык, судя по всему, больше не поддается контролю, – парировал он. – Генри, я надеялся, что ты получше ее воспитаешь.

Щека Генри дернулась, он холодно улыбнулся.

– Уверен, дорогой шурин, тебе известна одна из характерных черт Лили: она не поддается воспитанию, – ответил он, хмуро глядя на Лили поверх свечей канделябра. И немного тише добавил: – К тому же, твоя сестра всегда делает то, что хочет.

К изумлению Лили, кроме гнева в его голосе, было что-то еще – эмоция, которую она поняла не сразу. Это было признание. Оно отдавало горечью, но тем не менее Генри едва заметно ей кивнул. Лили поняла, что он имел в виду: они могли ненавидеть друг друга, но он ни за что не стал бы объединяться с Францем против нее.

– Прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. В конце концов, мне пришлось терпеть ее почти восемнадцать лет! – Франц пренебрежительно махнул рукой, усмехнувшись. – Нужно действовать решительно, правда, Розвита?

Та лишь подняла глаза и, промолчав, вновь уткнулась взглядом в тарелку. Лили никак не могла понять, почему невестка не ответила Францу. Раньше она была совсем другой: Розвиту сложно было заставить замолчать.

– Твоя жена тебе не чета, Франц! – сердито огрызнулась она.

– Твоего мнения о моем браке мне только не хватало, – ответил Франц, опустошив свой бокал большим глотком и хлопнув им по столу. – Не суй свой нос в куда не нужно. – В его голосе звучала неприкрытая угроза.

– О, может тогда и ты будешь держаться от наших с Генри отношений подальше? – невозмутимо спросила Лили. – Нет? Я так и думала.

Глаза Франца сузились.

– Заткнись!

Лили рассмеялась.

– Тебе больше нечего мне сказать, ты понимаешь это, дорогой брат? – сказала она. – Если твоя жена безропотно молчит, то это ее дело. Но со мной этот фокус не пройдет. Ты здесь не хозяин, ты не можешь принимать решения за меня. Ты итак уже отнял у меня все, кроме дочери. Я больше не боюсь тебя, меня не волнует твое мнение или мнение окружающих. Я больше не та Лили, которую ты отправил в Англию. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

Франц с изумлением уставился на нее, и даже Генри выглядел потрясенным. Розвита с ошеломленным видом сидела на стуле. Ее рот был приоткрыт. Она смотрела на Лили широко распахнутыми глазами, словно не могла поверить в то, что услышала. Лили решительно отодвинула стул.

– Сейчас я уложу свою дочь спать. – Она подождала секунду, не вмешается ли Генри, но не пошевелился. – Всем спокойной ночи.

Генри извинился, сказав, что Лили устала и перевозбуждена. Франц лишь презрительно фыркнул и махнул Лизе, чтобы та принесла виски. Розвита никогда прежде не встречала женщину, которая могла бы так говорить с мужчиной. Честно сказать, она вообще не встречала женщину, которая могла бы так говорить. Сердце билось часто-часто. Розвиту окутал острый стыд из-за того, что ей было нечего ответить Францу. Раньше тот всегда в присутствии родителей вел себя безупречно или хотя бы сдержанно. Но сегодня он выставил ее такой глупой… Слезы жгли глаза. Как она могла ответить, если и правда ничего не знала о политике? Дамы не обсуждали подобные вещи.

В последние недели Франц, не сдерживаясь, насмехался над ней и унижал ее, стоило им остаться наедине. Розвита хотела быть ему хорошей женой. То, что она покорно подчинялась ему, словно дрессированная собачонка, лишь усугубляло ситуацию. Франц презирал ее плаксивую натуру и слабый характер и не скрывал этого. Впрочем, с Розвитой он никогда не говорил так, как говорил сейчас с сестрой. Даже в его голосе, полном ненависти, звучало уважение. Франц словно говорил на равных с мужчиной. С Розвитой же, напротив, он общался, словно с ребенком. Если вообще снисходил до разговора.

«Как ей это удается? – подумала Розвита. – Откуда