Оседлай волну - Кем Нанн

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Айк решил, что все уже, в общем-то, сказано. Но он снова представил, как Хаунд пробирается ночью по этой чертовой лощине, чтобы открыть ворота Престону Маршу.

— Так как же все-таки Престон узнал про сборище у Майло? — спросил он наконец. — Это ты ему сказал?

Фрэнк усмехнулся.

— Я послал ему приглашение.

— И поэтому ты решил рвать когти?

Губа у Фрэнка начала кровоточить. Он не пытался остановить кровь, и его улыбка окрасилась красным.

— Я всегда только и делал, что рвал когти. Но в ту ночь, парень, у меня было предчувствие.

У Айка было чувство, будто они причастны к чему-то, что закончилось, и когда и этот разговор завершится, они никогда не вернутся к нему снова. Забавно, но он был уверен, что Фрэнк чувствует то же самое. Он ведь не заставлял его все это рассказывать. Просто это копилось в нем долгие годы и искало выхода. Драка только помогла его найти. И кому же еще было рассказать, если не Айку?

Наконец Фрэнк сделал усилие и поднялся с пола. Довольно вяло отряхнул с брюк приставший сор, затем прошел к кассе и взял одну фотографию. Ту, где были вместе Хаунд, Престон и Джанет.

— Завтра придут новые хозяева, — сказал Фрэнк, — панки паршивые с нашей же улицы. Не хочу, чтобы им досталась.

— А как же другие снимки?

— Призраки, — сказал он, пожав плечами. — Если хочешь взять что-нибудь, бери. Только дверь захлопни, когда будешь уходить.

Айк отсидел ноги и теперь пытался их размять. Когда Фрэнк направился к выходу, он снова окликнул его:

— Ты еще кому-нибудь рассказывал про эти могилы?

— Не помню. Копы про это еще не расчухали. Сам же я не хочу иметь к этому дерьму никакого отношения. Твоя сестра, наверное, там. Хочешь узнать точно?

— Не знаю.

— Воля твоя. — Он пошел к двери и остановился. — Останешься в городе?

— Вряд ли.

— Есть какие-нибудь планы?

— В общем нет, просто хочу уехать.

Фрэнк кивнул.

— Мне тоже следовало это сделать. Давно еще. — Он пожал плечами. — Не замечаешь, как летит время.

Фрэнк повернулся и вышел в переулок. Хлопнула дверца фургона, заурчал мотор. Звук его все удалялся и наконец вовсе растворился в ночи. Айк остался один в опустевшем магазине. Лишь изредка слышался шум проезжающей машины, да в отдалении глухо рокотал прибой.

Он долго ходил и смотрел на украшавшие стены трофеи и сувениры. Доски, которые они с Престоном потеряли на ранчо, до сих пор были на стеллаже. Он вынул их и положил на пол. Надо же, вот и закончилось в его жизни все, связанное и с пустыней, и с Хантингтоном. Айк представил себе зеленые холмы, такие же безмолвные по утрам, как пустыня. Подумал о Фрэнке Бейкере, который так долго сдерживался. Может быть, стоило задать ему больше вопросов. Но в конечном итоге, рассудил Айк, он узнал достаточно.

С одной стороны, ему хотелось взять себе одну доску, с другой — правильнее было этого не делать. Наконец он решил, что возьмет только одну вещь — фотографию, которой так восхищался, ту самую, где Престон делает свой фирменный разворот на фоне огромной темной волны. Когда Айк брал снимок с прилавка, его взгляд упал на другую фотографию, как раз под ним. Прежде он не обращал на нее особого внимания. Это был просто портрет волны, людей на снимке не было. Примечательно было то, как освещен ее гребень: над волной висел ореол подсвеченной белой дымки. Но внимание Айка привлекло другое. Рамка слегка отошла, и показалась задняя картонка, а между ней и фотографией виднелся кусочек бумаги. Айк отложил фотографию Престона и осторожно потянул за пожелтевший хрупкий утолок.

На листке были текст и рисунки, бегло набросанные черной тушью. Изящные, явно женские. Через мгновение он уже нисколько не сомневался, что они выполнены ее рукой. Перед глазами встал снимок, сделанный в Мексике, где девушка с чудесными белокурыми волосами, растрепанными ветром, обнимает плечи двоих парней. Айк вспомнил то чувство беспредельного одиночества, которое он испытал, разглядывая фотографию. Он вдруг представил себе, как все это было. Столько надежд. Слишком стремительный взлет. Теперь он лучше понимал Фрэнка. Айку показалось, что в дверь стучится и просится призрачный ветер, но не с моря, а горячий и сухой, припорошенный песком ветер, примчавшийся с солончаков Сан-Арко. В этом ветре слышались имена. Джанет Адамс. Эллен Такер. Сколько их еще было? Перед его мысленным взором встали прохладные зеленые холмы на берегу Тихого океана, молчаливо хранящие свою тайну. Айк смотрел на рисунки — пожелтелая бумага слегка дрожала в его пальцах, — миниатюрные наброски волны, которая раз от разу становились все более стилизованной и в конце концов превращалась во вздыбившийся силуэт, заключенный в круг. Волна, превращающаяся в пламя.

Он хотел взять рисунки с собой, но вдруг, повинуясь внезапному импульсу, начал искать спички. В кассе оказался коробок. Айк держал горящий листочек над стеклянным прилавком, пока огонь не подобрался к кончикам пальцев. Оставшееся догорало уже на прилавке. Он дунул на сморщенный кусочек пепла, и тот превратился в прах. Затем взял фото Престона и вышел.

Судя по всему, он пробыл в магазине дольше, чем ему казалось. Улицы были пустынны и темны, и все говорило о том, что настал потаенный предрассветный час. Город спал, лишь вдалеке виднелись желтые огоньки пирса. Даже пурпурный неоновый свет над «Клубом Таити» казался неживым и мрачным. Странный это был момент и то же время смутно знакомый. В нем преобладали тишина и запах моря, а прежде был запах пустыни. Он понял теперь, как совершается таинство, как тишина нарастает до того, что, кажется, уже сама земля не в силах ее вынести и только и ждет, как бы выдать собственные секреты. Наверное, это уже происходило, и не раз, только люди оказались не способны услышать. Впервые ему не захотелось бежать от этой тишины. Ведь ради того, чтобы раскрыть кроющуюся в ней тайну, и стоило жить.

Сунув фотографию под мышку, Айк повернулся и снова зашагал к магазину. Он вспомнил снимок из альбома, который показывала ему Барбара. На нем было видно, как магазин выглядел прежде. Стена между двумя комнатами была фронтоном, и Айк помнил, что было на нем нарисовано. Он отыскал под прилавком куски цветного воска и принялся за работу, пытаясь представить, сколько слоев белой краски отделяют его от оригинала. Айк не сомневался, что рисунок получится не такой изящный, как у Джанет, но ему важно было его закончить: он хотел, чтобы новые хозяева магазина задумались над тем, что увидят. От усилия рука дрожала, желаемые линии давались нелегко, но он все же вывел условный круг, в нем волну, превращающуюся в пламя, и под ней слова: «Оседлай волну».