Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен - Эми Стэнли

Цунено совершенно не претендовала на господство в Тихом океане: ее мечты были гораздо скромнее. Она вообще ничего не знала ни о булыжных мостовых, ни о листьях карри, ни о каменных соборах. Она не ставила паруса и не взбиралась на верхушку мачты, высматривая землю на горизонте. Ее желания ограничивались знакомым миром и городом, который она любила, но была вынуждена покинуть. Для нее никогда не будет другого места. Именно поэтому, когда посредник Хиросукэ лично явился обсудить предложение ее бывшего мужа, Цунено не колебалась. «Да, я хочу обратно»[621], – сказала она.

Проблема, как всегда, была в Гию: он заупрямился и отказался дать разрешение на брак[622]. Почему он должен отпускать Цунено к мужу, который не смог обеспечить ей достойную жизнь, который вымогал у ее родных деньги и заложил всю ее одежду? Гию исправно читал письма, отправленные сестрой из столицы. Она сама рассказывала, как муж проклинал их предков и хвастался, что отнимет землю у их семьи. Гию не уставал напоминать всем и каждому, как он был вынужден оплатить сестре дорогу домой, когда Хиросукэ бросил ее на произвол судьбы в самое суровое зимнее время.

В конце концов Гию заявил, что мог бы согласиться, но при одном условии: Цунено порвет все связи с храмом Ринсендзи; она никогда больше не воспользуется положением семьи и не станет просить денег у родственников. Чтобы исключить в будущем какие-либо двусмысленные версии, он даже составил своего рода документ[623]. После долгих переговоров, уточнений и правок окончательный вариант заверили печатями: теперь Цунено была официально выведена из состава собственной семьи, а заодно из реестров деревни Исигами.

Цунено не терпелось как можно скорее уйти в столицу[624]. Однако Гию никак не мог до конца смириться с положением дел. За четыре дня до предполагаемого отбытия сестры он заявил брату Хиросукэ, что чувствовал бы себя намного спокойнее, если Цунено могла бы предъявить пропуск на заставе Сэкикава. Оформление пропуска занимало месяц. Цунено не поверила собственным ушам. Почему ей нельзя пойти в обход заставы, как делают все остальные? Хиросукэ, которого письмом известили о перенесении срока, впал в такую ярость, что пригрозил отказаться от брачного предложения. Многострадальный храмовый секретарь Дэмпати был вынужден напомнить Гию, что упрямство не доводит до добра, ведь Цунено твердо решила уйти к Хиросукэ, и больше ей податься некуда. Кроме того, она вздорная, эгоистичная женщина, и Гию должен порадоваться, что сбывает ее с рук. Лучше ему забыть о гордости, сказать Хиросукэ, что произошло недоразумение, и отпустить Цунено.

За несколько дней до отбытия собрались вместе Цунено, Гию и тот самый брат Хиросукэ, служивший посредником, чтобы договориться о денежном расчете, который формально удостоверил бы ее окончательный разрыв с семьей. Они подняли все записи и документы, начиная со времен ее первого брака. Учитывали все расходы и передачу части имущества; подсчитали одежду, которую она ни разу не надевала, и даже причитавшуюся ей мелочь. Снова затронули тему Тикана и, конечно, припомнили все вещи, проданные ею, когда она покидала дом. Не забыли и о недавнем споре по поводу старого одеяла[625].

Гию верил в волшебную силу письменной фиксации и строгой документации. Он придерживался всех необходимых для этого ритуалов копирования, проставления печатей, хранения старых чеков и записей о тратах. Он был убежден, что только педантичный бухгалтерский учет помогает справиться с долгами и уладить старые обиды. Иначе кто тебе что одолжит в тесной деревенской общине? Но ведение такого рода расчетов было мужским делом: эту работу делали прилежные сыновья, наследовавшие и семейное имя, и отцовский дом, имевшие собственную печать, которую всегда могли взять в руки, зачернить тушью и оттиснуть на листе бумаги. Цунено пыталась в своей жизни вести списки – в памяти и письмах, – но на сей раз у нее не осталось незавершенных дел, а значит, не возникло нужды что-то записывать и сохранять.

Когда наконец она покинула Этиго на сей раз, семья Хиросукэ проводила ее до самой Такады[626]. Это шествие больше напоминало тот момент, когда Цунено – с приданым и церемониями – отправилась к первому мужу, чем то, как она в прошлый раз тайком покинула дом и с пустыми руками пошла в Эдо. Сейчас Цунено собрала четыре ящика с одеждой, которые родня должна была отправить ей вслед. Она прошла знакомой дорогой через горы до почтовой станции Арай, где примкнула к группе из одиннадцати женщин, а оттуда – в Кусацу, где заночевала у подруги[627]. Переход был легким и занял всего тринадцать дней[628]. Но когда Цунено добралась до столицы, оказалось, что в тот дождливый и ветреный день затопило многие кварталы[629]. Все фасады лавок и больших магазинов были наглухо закрыты защитными деревянными щитами. Огромные бочки под водосточными желобами стояли переполненными. Цунено шлепала по грязным улицам, сражаясь с северным ветром и уворачиваясь от зонтиков. Она вернулась домой.

Теперь Хиросукэ служил не просто какому-то безымянному знаменосцу. Его новым хозяином стал один из самых известных – и самых занятых – людей в Эдо. Одно лишь упоминание его чина вызывало благоговейное почитание – буквально страх и трепет, о чем и полагалось упоминать любому простолюдину в каждом официальном прошении. Он занимал пост главного управляющего Эдо, и звали его Тояма Саэмон но дзё Кагэмото.

Главных управляющих, или глав городского управления, в Эдо было двое: один находился в Северном округе, второй – в Южном. Назывались они соответственно: северный глава и южный глава. Делами горожан они занимались поочередно: месяц – один главный управляющий, месяц – другой. В целом за город отвечали оба и оба несли груз весьма внушительных обязанностей: судили преступников, принимали прошения, издавали указы, курировали работу столичных правоохранительных и пожарных служб, следили за городским водоснабжением и состоянием дорог. Уточнение в названии должности – северный и южный – определялось местоположением их контор, которые находились на севере и юге Эдо приблизительно в полутора километрах друг от друга[630]. Тояма в 1846 году занимал несколько более роскошную Южную контору вблизи обращенных на восток ворот Сукиябаси[631], что вели в замок сегуна со стороны кварталов Гиндза и Цукидзи. К этому времени Тояма пробыл на посту всего год, но прекрасно знал свое дело, поскольку возглавлял Северную контору в начальный период реформ Тэмпо. Многие из тех суровых указов, что Цунено видела на квартальных воротах, были изданы под его руководством. Именно его люди задерживали на улицах злополучных молодых модниц.