От лучшего к величайшему. Как работают принципы успеха в спорте для достижения жизненных целей - Мэтью Сайед

Карьера Баннистера в медицине – целая легенда. Более чем за четыре десятилетия он завоевал в мире репутацию одного из выдающихся невропатологов. Написал учебники, опубликовал много научных статей и раздвинул границы наших знаний о вегетативной нервной системе. В 2005 году Американская академия неврологии наградила его за исключительный вклад в науку.

«Неврологию, на мой взгляд, можно по праву назвать одной из самых интересных областей медицины, – говорит он. – Мозг и центральная нервная система определяют все на свете, в том числе психику и поведение человека. В начале моей карьеры коллеги поставили мне высокую планку. Будучи в прошлом спортсменом, я очень напряженно работал, чтобы доказать им, что мои подлинные интересы связаны с медициной. Думаю, мне это удалось к тому времени, как я стал консультантом в армии».

Именно в период прикомандирования к медицинским войскам Королевской армии в 1957 году (это было частью военной службы Баннистера) он сделал одно из самых смелых открытий в этой области. Сэр Роджер был направлен в Аден, морской порт в Йемене, с задачей исследовать вопрос, почему британские солдаты в полевых условиях теряли сознание и умирали от сердечных приступов. «Это была абсолютная пустыня, в которой температура доходила до 55°C, а влажность – до 60 %, – рассказывает Баннистер, – один из самых тяжелых климатов в мире».

«Я ходил вместе с солдатами марш-бросками по горам (джебель). Исследовательская программа была важной, потому что нам нужно было установить причины болезней и смертей военнослужащих».

Вернувшись в Лондон, Баннистер провел исключительный эксперимент: он сделал себе инъекцию пирогенов для того, чтобы повысить температуру тела до опасных значений. «Для проверки своей гипотезы мне нужен был кто-то, на ком можно было провести эксперимент; и я решил провести его на себе, – говорит Баннистер. – Было опасно, но позволило подтвердить мою теорию и спасти жизни».

Мойра рассказывает: «Когда он приехал домой после эксперимента, я не узнала его. Он был темно-зеленого цвета».

Выйдя в отставку, Баннистер не утратил ни грана своей энергии. Например, он занялся резьбой по дереву, – очаровательный декоративный кот, результат долгих и радостных трудов сэра Роджера, сидит в его доме на каминной полке. Баннистер входит также в группу любителей ходьбы и вместе с другими бывшими учеными и своей женой – в клуб библиофилов.

«Мы только что закончили чтение трактата Эдмунда Бёрка “Размышления о революции во Франции”, – говорит Баннистер. – Следующая книга – о глобальном банкинге».

Мойра не менее активна. Она всегда оказывала Роджеру огромную помощь в строительстве их совместной жизни (занятия спортом не приносили ему никаких денег, поэтому их быт был скромным), она помогает Баннистеру отвечать на письма его поклонников, которые до сих пор приходят ему, и занимается живописью (ее чудесные пейзажи развешаны повсюду в квартире). У них четверо детей и четырнадцать внуков.

Хотя Баннистер никогда не завоевывал олимпийской медали (на Олимпиаде в Хельсинки в забеге на 1500 метров он пришел четвертым), он хранит яркие воспоминания о том, как в качестве волонтера помогал руководителю британской команды на Играх в Лондоне в 1948 году.

Лишь за несколько минут до церемонии их открытия выяснилось, что у команды Британии нет национального флага для прохождения под ним по стадиону. «Меня послали на армейском джипе, чтобы я забрал флаг из багажного отделения машины руководителя команды, – рассказывает Баннистер. – Джипом управлял армейский сержант, а я свистел в сигнальный свисток, стараясь помочь ему прорваться сквозь заторы. Нам удалось найти машину, но ключей у меня не было, поэтому нам пришлось разбить боковое стекло. На обратном пути движение стало настолько плотным, что я выскочил из джипа и побежал. Я вбежал на стадион всего за несколько секунд до церемонии. Если вы посмотрите на съемку парада открытия, то увидите, что британский флаг меньше, чем все остальные».

После двух часов нашего разговора у меня оставалось впечатление, что мы лишь слегка коснулись поверхности необычной жизни сэра Баннистера. Встретиться с ним – значит встретиться со знаковой фигурой в британской истории и одновременно прикоснуться к более доброй и цивилизованной эпохе. Сэр Баннистер – интеллектуал, патриот и человек исключительной чести. В любом смысле истинный британец.

27 марта 2012 года

Я признаюсь. Я давно купился на все фокусы и штучки Тайгера Вудса, проглотив их, словно рыба, целиком, вместе с крючком, леской и грузилом. Для меня он во всем своем великолепии и блеске представляет собой новый тип спортсмена: яркого, дерзкого, трудолюбивого, великолепно владеющего собой и удивительно красивого. Я восхищаюсь его улыбкой в миллион ватт.

Я как-то никогда особенно не задумывался о его семье. Во всяком случае, не думал об этом специально. Конечно, я читал его слова благодарности отцу и матери, я видел его фотографии крупным планом вместе с женой и детьми, однако мысли мои всегда были как-то выше этого. Я любил Вудса не за это.

Я любил Вудса за его гольф. Наверное, я один из миллионов телезрителей, которые впивались в него взглядом в те моменты, когда он загонял матч в победную лунку очередного «мейджора», или вырубали телевизор, если он выпадал из турнира. Я любил Вудса больше своих соотечественников – Ника Фалдо, Монти, а позднее Ли Уэствуда и Люка Дональда. Возможно, это непатриотично с моей стороны, но это правда.

История становления этого цветного гольфиста была особенно волнующей. Вудс, родившийся от смешанного брака и выросший в графстве Орандж, Калифорния, потряс субкультуру гольфа с ее архаичными правилами, сложным этикетом и атмосферой загородных клубов. Боже мой, когда он подходил к заключительной лунке поля, сжимая и разжимая кисть правой руки, в которой, словно прутик, вращалась клюшка, а птичка фирмы Nike блестела в солнечных лучах на его бейсболке, – была почти что революция.

Но не являются ли эти воспоминания всего лишь игрой моего воображения? Действительно ли все это имело место? Оглядываясь назад на явление под названием «Тайгер Вудс», я действительно не могу составить о нем ясную картину. Я не могу провести четкую границу между тем, что мне представляется, и реальностью. Не могу отделить то, что наблюдал, от того, что, как мне казалось, я видел. Я чувствую себя обманутым, но, возможно, на самом деле я обманывал сам себя.

Мое смятение объясняется просто. После того как были обнародованы подробности частной жизни Вудса, я вижу его в принципиально ином свете. Я больше не люблю его, меня больше не волнует, выигрывает он или терпит неудачу, – во всяком случае, больше это не затрагивает мои внутренние струны. Я не выпрыгиваю со своего сиденья на трибуне, когда он загоняет в лунку дальний мяч, как он несколько раз делал в воскресенье вечером, выигрывая соревнования впервые за последние два с половиной года, красиво выйдя в турнир серии «Мастерс», который состоится на следующей неделе. Блеск померк.

Но почему? У мужика было несколько флиртов с официантками, разносящими коктейли, он посидел с толстой сигарой в казино «Белладжио», попивая шампанское и задевая посетителей. Ну и что в этом такого? Секс с официантками был по взаимному согласию, он заплатил за шампанское, а что касается супружеской неверности, разве в конечном счете это не дело его самого и его жены? Почему его личные дела должны менять наши представления о нем как о публичной фигуре? И ради бога, почему это должно как-то влиять на то, как мы оцениваем его в качестве гольфиста?