Королевские милости - Кен Лю

И повсюду цвели орхидеи самых разных форм и оттенков: белые, белее морских раковин, красные – алые, словно кораллы. Днем между цветами порхали золотые колибри, которые по ночам уступали место легким, будто сотканным из воздуха, мотылькам с серебряными крылышками.

Но самым главным сокровищем Аралуджи был Мюнинг, Город Озера. Построенный на крошечных островах мелкого озера Тойемотика – младшей сестры озера Тутутика, – город казался лежащей на воде диадемой. Изящные шпили храмов и грациозные тонкие башни дворца соединяло переплетение узких мостов с арками, бросавших вызов законам тяготения.

Дома и башни Мюнинга строили так, чтобы как можно разумнее использовать ограниченное пространство островов. Узкие, высокие, с гибкими стенами, они раскачивались на ветру, точно бамбуковая роща. Когда закончилось место на земле, дома пришлось строить на воде, и они, словно водомерки, парили над озером на высоких опорах, закрепленных на дне.

Плавучие сады, окружавшие острова Мюнинга, обеспечивали его жителей свежими фруктами и овощами. Дома соединяли подвесные платформы из веревок и планок сандалового дерева, источавшего сладковатый аромат. На платформах лорды и леди в шелковых туфельках танцевали по ночам и пили чай, наслаждаясь чудными картинами медленно занимавшей свое место на небе луны и огнями порта Мюнингтозу, расположенного на берегу, всего в нескольких милях к востоку от озера.

Однако самым восхитительным самоцветом Аралуджи, вне всякого сомнения, была принцесса Кикоми. Ей исполнилось семнадцать, и ее оливковая кожа, роскошные светло-каштановые волосы, которые водопадом локонов окутывали плечи, ослепительно голубые глаза, сиявшие точно два глубоких спокойных озера, стали темой многочисленных легенд и баллад, сочиненных бардами. Она была внучкой Понаху, последнего короля Аму, правившего до Завоевания, и единственной оставшейся в живых прямой наследницей, но, поскольку законы Аму не позволяли женщине занять трон, восстановленным Аму правил король Понадому, сводный брат Понаху и внучатый дядя Кикоми.

В парящих в воздухе чайных домиках иногда можно было услышать, как люди перешептывались, жалея, что Кикоми родилась не мальчиком, но всегда так, чтобы их не услышали солдаты или шпионы короля.

Сидя в своей комнате в полном одиночестве и рассматривая себя в зеркало, Кикоми решила присыпать каштановые волосы золотой пылью, чтобы казались светлыми, и наложить голубые тени на веки, подчеркнув тем самым синеву глаз. И все для того, чтобы как можно больше походить на Тутутику, богиню Аму. Сегодня вечером ей предстояло играть роль символа, а символам жаловаться на свою судьбу не полагалось. Она будет улыбаться, махать рукой и стоять молча рядом с дядей, пока тот, заикаясь и путаясь, произносит речь, обращенную к солдатам и матросам, чтобы поднять их боевой дух. Она станет для них напоминанием о том, ради чего они идут в бой, символом прекрасных женщин Аму и расположения Тутутики, а еще гордости Аму как образца изящества, красоты, вкуса и культуры, не сравнимого с отсталой и невежественной Ксаной.

И все-таки Кикоми не чувствовала себя счастливой.

Сколько принцесса себя помнила, ей постоянно твердили, что она невероятно красива. Да, конечно, приемные родители, семейная пара, верная ее бедному казненному деду, вырастили ее как собственную дочь: хвалили за то, что научилась читать и писать раньше остальных детей, за то, что прыгала выше, бегала быстрее и справлялась с работой лучше своих приемных братьев и сестер. Только вот относились к ее достижениям все вокруг как к дополнительному украшению, чему-то вроде самоцвета в короне физической красоты.

По мере того как она росла, корона становилась тяжелее. Летом ей больше не разрешали дни напролет проводить на озере Тойемотика с друзьями, когда можно было бегать по берегу до тех пор, пока сердце не начинало отчаянно колотиться в груди, во рту пересыхало, а кожа становилась блестящей от пота. Тогда они раздевались и прыгали в прохладную освежающую воду и плавали до полного изнеможения.

Теперь ей постоянно повторяли, что солнце вредно для ее безупречной кожи, что, если она будет бегать босяком, на ногах появятся отвратительные мозоли, что нельзя, не думая о последствиях, нырять в озеро, потому что она может налететь на острый камень на дне и получить шрам на всю жизнь. Единственное, что ей позволялось летом в качестве развлечения, – это танцы. В залах, где они устраивались, царили тишина и покой, куда солнце едва проникало сквозь шелковые шторы, а на полу лежали мягкие циновки, сплетенные из травы.

Планы, которые она вынашивала с детства: отправиться в Хаан, чтобы изучать с наставниками математику, риторику и композицию, а потом уехать в Тоадзу, в далекий Ган, где открыть собственный торговый дом, – пришлось оставить. Вместо этого за огромные деньги были наняты преподаватели из модных домов Мюнинга, которые и рассказывали ей о цвете, покрое и тканях для платьев, предназначенных для самых разных случаев и приемов, так чтобы они подчеркивали достоинства ее тела, которое снова и снова называли прекрасным. Ее также учили правильно ходить, разговаривать, держать палочки для еды, чтобы изящно показывать, какое у нее в этот момент настроение, как пользоваться косметикой, чтобы получить необходимый результат, всякий раз великолепный, точно изысканная картина.

– Зачем все это? – спросила она однажды у своих приемных родителей.

– Ты не обычная девушка, – ответила мать. – А красоту нужно уметь подчеркивать, чтобы использовать весь ее потенциал.

Так и случилось, что вместо риторики Кикоми изучала технику речи; вместо композиции – умение создавать собственное лицо при помощи пудры, краски и украшений, а также улыбок; училась правильно хмуриться или надувать губы, чтобы привлекать к себе как можно больше взглядов.

Кикоми знала, что существует некое клише: красивые женщины часто говорят, что боги прокляли их, наделив красотой, – но для нее это так и было.

Когда началось восстание и двор Аму был восстановлен, Кикоми решила, что наконец немного отдохнет от бесполезных занятий. Во времена войн и мятежей, формирования армии и флота, развития новой политики кому нужна красота? Кикоми думала, что, как член правящего дома Аму, будет трудиться рядом с дядей, королем, – возможно, станет одним из его доверенных советников. Она была умна, неиспорченна, знала, что такое тяжелая работа, и не сомневалась, что король и его министры это оценят. Но ее продолжали наряжать как куклу, раскрашивали лицо до такой степени, что она переставала чувствовать собственную кожу, говорили встать тут, а потом – там, грациозно: «Ты ведь помнишь как: будто танцуешь или паришь». Ее повсюду выставляли напоказ, и всякий раз говорили, что она должна молчать, выглядеть скромной и серьезной, что от нее должно исходить вдохновение.

– Ты символ возрождения Аму, – сказал однажды ей дядя, король Понадома. – Из всех королевств Тиро мы всегда славились своей преданностью цивилизации, изяществом и утонченностью. Быть красивой – это самое главное, что ты можешь сделать для нашего королевства, Кикоми. Больше никто не в состоянии напомнить народу о наших идеалах, славе и нашей богине.