Повседневная жизнь этрусков - Жак Эргон

Еще лучше нам известна другая семья — род Цецина из Волатерры, не менее гордившийся воспоминаниями о величии своего народа в то самое время, когда он активно участвовал в политической жизни Рима. В театре Волатерры, где недавно проводились раскопки, есть множество надписей с этим именем, «бронирующих» почетные места в зрительном зале. Еще задолго до того, как Цецина Ларг стал консулом при Клавдии, представители этого рода были клиентами и состояли в близкой дружбе с Цицероном. В 69 или 68 году до Рождества Христова оратор защищал Авла Цецину во время процесса о наследовании земли, доставшейся ему от жены Цезеннии, богатой наследницы из Тарквиний (этрусская знать редко заключала браки с иноземцами). Когда началось противостояние Цезаря и Помпея, Авл Цецина принял сторону второго и был приговорен к изгнанию. К этому же 46 году относится его переписка с Цицероном — три письма Цицерона и ответ Цецины, — которая говорит о их взаимоуважении и интеллектуальной близости. Цецина хорошо писал и явно обладал даром красноречия. Помимо гневного памфлета против Цезаря и последующего отречения от него (querelae), за что его ссылка была смягчена позволением жить на Сицилии, он оставил труды об «этрусском учении», в частности о толковании молний, которые использовали Сенека в «Исследованиях о природе» и Плиний Старший в книге второй своей «Естественной истории». Цецина был знатоком гаданий, и одно из писем Цицерона полностью посвящено шутливому сопоставлению предсказаний на основе его собственных познаний и тех, которые Цецина мог сделать на основе etrusca disciplina. Его слова заслуживают того, чтобы привести их здесь: ratio quaedam mira Tuscae disciplinae, quam a patre, nobilissimo atque optimo viro, acceperas — «изумительно учение этрусков, которое ты получил от отца, благороднейшего и искуснейшего человека».

Тарквитий Приск и Цецина переносят нас в Этрурию, которая, с поощрения сената во II веке до н. э., Цицерона в эпоху заката Республики и Клавдия в начале Империи упорно пыталась выжить. Можно попытаться заглянуть поглубже в прошлое и найти пример благочестия, с каким этрусская знать sponte (по собственному почину) поддерживала «учение» в своих семьях. Такой урок можно извлечь из пространной эпитафии, высеченной на саркофаге из Тарквиний, который ошибочно называют «саркофагом магистрата», хотя следовало бы сказать — «жреца». Покойный, полулежащий на крышке саркофага, — невысокий старик с большой головой и мягкими чертами лица, которому мало подходит облачение героя: он обнажен по пояс и украшен двумя венками — один висит у него на шее, а другой возлежит на голове (с первого взгляда его можно принять за берет). Но благодаря суровому взгляду и сдвинутым бровям он кажется почти Наполеоном.

Он занимает высокое положение в местной жреческой иерархии. Перед ним лежит развернутый свиток — мы уже видели, что книга часто служит элементом погребального декора, являясь символом неотвратимости рока. В начале свитка написано ancn zich nethsrac — Паллоттино переводит эти слова как «сей свиток из кожи», но нам, как и большинству ученых, кажется, что они означают «сия книга гаруспиков», то есть одна из libri fatales, где собраны наставления «этрусского учения». Но родственники покойного воспользовались случаем нанести на свиток его краткую биографию — всего девять строк, только часть из которых совершенно ясна. Исходя из общего смысла, получается, что Laris Pulenas (таково его имя) исполнял в Тарквиниях многочисленные жреческие должности, в том числе был тем, кого в Риме называли rex sacrorum, и что он установил и отправлял различные культы. В частности, он играл важную роль в праздновании дионисийских мистерий, с восторгом перенятых этрусками у греков, а из Этрурии распространившихся в Риме «подобно заразной болезни» (по выражению Тита Ливия), — в 186 году они закончились знаменитым делом о вакханалиях и запрещением их сенатом. Нашу же эпитафию можно датировать 200 годом до н. э.

Однако ономастическая формула, с которой начинается эпитафия — «Laris Pulenas, Larces clan, Larthal papacs, Velthurus nefts, prompts Pules Larisal Creices», — содержит не меньше информации. В ней с гордостью перечисляются, вплоть до четвертого колена, предки Laris Pulenas: его отец Larce Pulenas, его дядя по отцу Larth Pulenas, его дед Velthur Pulenas и его прадед Laris Pule Creice, причем наименование последнего выделяется в этой генеалогической цепочке: изменяя обычный порядок слов, его необыкновенное прозвище ставят в конец. Переведем: «Это был Laris Pulenas, сын Larce, племянник Larth, внук Velthur, правнук Laris Pule Грека».

Таким образом, основатель рода Пулена, имя которого сохранится в эпоху Империи в латинизированной форме «Поллении», носил имя Laris Pule или Pules, и его потомкам хотелось думать, что он прибыл в IV веке из Греции. Соответствовало это представление действительности или нет, в нем нет ничего удивительного. Римлянам нравилось считать себя преемниками греческой цивилизации, и многие знатные семьи вели свою родословную от Улисса или Энея. Но этруски опередили и превзошли их в грекофилии. Семья жрецов из Тарквиний не могла уступить римским Эмилиям, похвалявшимся, что в их жилах течет кровь Пифагора.

Более того, Pule (на греческом — Поллес) — это, оказывается, имя древнегреческого гадателя, сравниться с которым мог разве что знаменитый Мелампод — «Черноногий», воспетый Гомером. В одной поговорке, имеющей отношение к сложному предзнаменованию, говорится, что, для того чтобы истолковать его, нужно быть Меламподом или Поллесом — «…Polles, cui penna loquax dat nosse futura» («Поллес, которому говорящее перо [птицы] позволяет проникнуть в будущее»). Не стоит воображать себе, будто этот таинственный Поллес явился из Лидии (где это имя было распространено) около 350 года до Рождества Христова, чтобы принести в Тарквинии свет «этрусского учения». Просто созвучие имен позволило Пуленам считать себя его преемниками; искусство гадания передавалось в этой семье на протяжении четырех поколений, и эта традиция, судя по всему, сохранялась еще много веков, поскольку при Марке Аврелии один из внучатых племянников Пулены Поллений Ауспекс (это прозвище говорит о навыках наблюдений за полетом птиц) стал консулом.

На предыдущих страницах мы рассказали немного о той части литературы этрусков, которая носила имя Etrusca disciplina — о собрании священных книг, наподобие тех, что существовали в восточных цивилизациях. В Греции ничего подобного не было, а Рим обзавелся своими сивиллиными книгами лишь под влиянием этрусков. Но существовала ли наряду со священной светская литература, созданная для развлечения, поучения и прославления бытия, наподобие поэм Гомера, комедий Плавта, истории Тацита? Кажется, именно об этом говорится во фразе Посидония, приводимой Диодором Сицилийским: «Они развивали словесность, естественные науки и богословие», и мы видим, что сочинения людей здесь строго отделены от «этрусской дисциплины».

На этот сложный вопрос долгое время давали отрицательный ответ. Еще 30 лет назад Перикл Дукати утверждал, что «этрусский народ не создал своей литературы: посвятив себя торговле, земледелию и ремеслам, породив множество инженеров, в особенности гидравликов, и врачей, чье тонкое искусство выделялось на фоне ведовства и предрассудков, этруски не поднялись до уровня высокой поэзии, в которой проявляется не только пылкое воображение или страстность натуры, но высший порыв духа, оторванный от повседневных забот материального существования». Вот что значит поторопиться с выводами, смешав в одну кучу факты, суждения и гипотезы. Но такой крупный ученый, как Бартоломео Ногара, подошел к данному вопросу не столь прямолинейно, и новые факты подтвердили, что он был прав.