Инквизитор - Кэтрин Джинкс

И будьте уверены, даже и не собирался.

В тот же вечер Раймона Доната нашли.

Вы, наверное, помните грот Галама на рыночной площади. А так же, что каждый день, на заходе солнца, каноник собора Святого Поликарпа забирает из этого священного места приношения, которые были туда возложены. Он кладет дары в большой мешок и относит их на общинную кухню, ибо это почти всегда травы, хлебы, фрукты и тому подобное. Иногда бывает немного засоленной рыбы, порой немного копченой свинины, но лишь раз, вечером того самого дня, в пещере оказался столь щедрый дар — части разрубленной туши, завернутые в окровавленную грубую материю.

Дивясь такому изобилию, дежурный каноник сложил все куски в свой мешок. Вес этой ноши оказался настолько велик, что его пришлось скорее тащить по земле, чем нести, всю дорогу до кухни. Кухонная челядь страшно обрадовалась: Господь в доброте своей щедро одарил своих верных слуг. Но когда первый сверток был развернут, радость сменилась ужасом.

Ибо мясо было человеческим: обрубленная рука, согнутая в локте.

Конечно, вызвали настоятеля, затем епископа и сенешаля. К заутрене все свертки были развернуты, и части тела Раймона Доната обнажены. Определив принадлежность тела, Роже Дескалькан тотчас же послал за Пьером Жюльеном, который по этой причине отсутствовал на заутрене.

А теперь, если вам будет угодно, задумайтесь о том, как повел себя мой патрон. Я не знаю, сообщили ли ему, зачем он понадобился сенешалю, но даже если он сам узнал об этом только придя к Святому Поликарпу, он пренебрег мною, не уведомив меня об ужасной находке, сделанной там. Мне сказали, по окончании службы, что сенешалю потребовалась помощь Пьера Жюльена (ибо я не преминул поинтересоваться, почему пустует его место на клиросе); самому мне, однако, покидать обитель было запрещено. И посему я лег в постель в состоянии крайнего беспокойства, отчего не мог уснуть.

Поднявшись во второй раз, я столкнулся с Пьером Жюльеном перед обедней и сразу вслед за тем говорил с ним в его келье. Он сказал, что расчлененное тело Раймона было обнаружено в пещере Галама; что глашатаи разнесут эту весть по городу, чтобы найти свидетелей, которые могли видеть, как от останков избавлялись; что кому-то придется донести эту весть до несчастной вдовы.

— Может быть, вы могли бы это сделать, брат, — предложил Пьер Жюльен. Он выглядел очень усталым и больным. — При участии приходского священника или… друзей каких-нибудь, родных…

— Да, конечно, — я был слишком потрясен, чтобы возражать. — Где… где он?

— У Святого Поликарпа. Они пока отнесли его в склеп. У вдовы могут быть свои пожелания…

— Помилуй нас Боже, — пробормотал я, преклоняя колена. — Давно ли он… то есть… останки свежие или…

Пьер Жюльен сглотнул и поморщился.

— Брат, я правда не могу судить, — ответил он. — У меня недостаточно опыта в таких делах.

Затем он поднялся, и я вместе с ним.

— Нужно вызвать Дюрана, — продолжал он. — Это я сделаю сам. Я напишу также Генеральному инквизитору и сообщу ему, что сатана по-прежнему среди нас. Святая палата осаждена, но мы будем сражаться и одержим победу. Ибо Господь — наше прибежище и наша сила.

— Осаждена? — эхом переспросил я, не понимая, о чем он. Затем вдруг до меня дошло. — Ах, да! Та же судьба, что постигла отца Августина. Но убийцы другие, отец.

— Те же самые, — твердо заявил он.

— Отец мой, Жордан Сикр все еще в Каталонии. Либо, в лучшем случае, на пути сюда.

— Жордан Сикр явился лишь проводником злых сил.

— Но отец Августин и его охрана были расчленены, чтобы скрыть отсутствие тела Жордана. Смерть Раймона — это другое дело.

— Это все одно и то же. Жертвоприношение на перекрестке дорог — в точности то же. Акт колдовства.

Я бы поспорил с Пьером Жюльеном, когда бы не опасался вызвать его гнев. Вместо того, боясь, как бы он не заговорил об Иоанне и ее подругах, я поспешно покинул его. Так же поспешно покинул я обитель, и, зная, что Рикарда проживает в приходе церкви Святого Антония, я направил свои стопы к этой церкви, не переставая думать: «Каков же ответ? Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь себя во время скорби?» И, не доходя до церкви Святого Антония, я увидел на улице глашатая и остановился послушать.

Несмотря на ранний час, он собрал вокруг себя солидную толпу; иные свешивались из окон своих спален, еще не продрав глаза, пытаясь расслышать страшные вести. Поскольку я многих знал и не имел желания заводить разговор (иначе я никогда не добрался бы до цели), я держался поодаль, лишь бы уловить, что говорит глашатай. Вести были таковы: Раймон Донат, городской нотарий, был найден в гроте Галама разрубленным на куски. Сенешаль желал допросить исполнителя сего злодеяния или любого, кому, может быть, случилось при этом присутствовать, или замывать обильные следы крови в последние два дня, или наблюдать, как большие матерчатые свертки помещают в грот Галама. Также сенешаль хотел узнать, кто из жителей недавно солил мясо, или повидать их. Кроме того, он хотел побеседовать с видевшими Раймона Доната не позднее трех дней тому назад. А если у кого пропала мантия или несколько мантий, то о том следует немедленно донести сенешалю.

Наказание за это злостное и кровавое преступление будет ужасным, а месть Господня будет еще более ужасной. Приказом Роже Дескалькана, королевского сенешаля Лазе.

Прокричав свое сообщение, глашатай ударил пятками в бока своей лошади и уехал. Воздух немедленно наполнился гулом голосов. Если бы я промедлил, меня бы наверняка заметили и засыпали бы вопросами, но я бежал, не дожидаясь, пока последнее слово слетит с уст глашатая. Я бежал, как только он упомянул о солении мяса. Я бежал, но не к Святому Антонию, а к Святому Поликарпу, где потребовал пропустить меня в склеп.

Там, среди гробниц, ризничий показал мне изуродованное тело Раймона. Я не стану осквернять эту рукопись описанием. Достаточно сказать, что тело было частично покрыто одеждой, бескровно и почти неузнаваемо. Помещенные в пустой каменный саркофаг без крышки, все части занимали каждая свое место. И от них исходил сильный запах рассола.

— Труп засолили, — просипел я, зажимая нос и рот рукавом.

— Да.

— А чем он был обернут? Где материя?

— Он был завернут в куски четырех мантий, — глухо отвечал ризничий через свой собственный рукав. — Их забрал сенешаль.

— А одежду с него не сняли, — промычал я, думая вслух. Как вы, наверное, помните, с отцом Августином было наоборот. — А что сказал сенешаль? Он кого-нибудь подозревает?

— Брат, я не ведаю. Я не присутствовал при осмотре останков. — Поколебавшись, ризничий осторожно поинтересовался, скоро ли Рикарда пришлет за телом — Его нужно похоронить, брат. Мухи…

— Да. Я займусь этим как можно скорее.

Поблагодарив его, я ушел, но направился не к дому Рикарды. Таким образом, мне кажется, я не исполнил своего перед ней долга, но нужно признаться, что другая женщина царила в моем сердце и уме в тот день. Я поступил жестоко, предоставив несчастной Рикарде услышать об ужасной судьбе, постигшей ее мужа, от глашатая на улице, а не из уст сострадающего друга, ибо я пошел прямиком в Палату, где мне отпер дверь брат Люций.