Год в Касабланке - Тахир Шах

— А что он был за человек?

— Вроде ваш родственник, — заметила графиня небрежно. — Он был ашариф, один из потомков Пророка.

— И что стало с ним потом?

— Калиф умер в двадцатые годы прошлого века, — сказала графиня, — а поместья унаследовал его старший сын. Он проиграл все семейное состояние и остался ни с чем. Я слышала, что он застрелился, когда кредиторы отобрали у него дом.

— Как вы думаете, бедняга покончил с собой в Дар Калифа?

Гостья глотнула чаю и кивнула:

— Думаю, что это так.

Следующей ночью меня разбудил грохот какой-то машины. Я посмотрел на часы. Было без пятнадцати четыре. Двигатель рычал громко и неравномерно, не как у легковой машины. Я подумал, что в бидонвиль вновь прибыл бульдозер. Но звук усиливался. Машина ехала через трущобы к нашему дому.

Я спустился вниз, предчувствуя беду.

У входа стоял Камаль.

— Я привез контейнер, — сказал он.

Известным только ему путем Камаль сумел оформить бумаги, и таможенники разрешили забрать индийскую мебель из порта. Нам не пришлось даже ничего платить. Контейнер разгружала дюжина дородных молодцев. По дороге Камаль прихватил вышибал из ночного клуба. Их смена закончилась, и они были не прочь заработать.

Грузчики открыли двери контейнера и перетащили мебель в гостиную. Все вещи были аккуратно упакованы, каждый предмет обернут несколькими слоями плотной бумаги и уложен в ящик.

— Почему мы разгружаем контейнер сейчас, посреди ночи?

— Потому что вам не нужно, чтобы видели люди, — прошипел Камаль. И пояснил, что научился скрытности у своего отца.

— Но мне нечего скрывать.

— У каждого есть что скрывать, — сказал он.

Каждый жучок в глазах своей матери — газель.

В начале марта болезнь пришла в Дом Калифа. Мы заболели все, но первыми ее жертвами стали дети. Сначала появилась тошнота, а потом начался понос, да такой сильный, что я стал опасаться за наши жизни. Мой пищеварительный тракт не был в подобном состоянии с того раза, когда мне пришлось выпить шаманский напиток аяхуаска в верхнем течении реки Амазонки. Прибывший в Дар Калифа доктор нашел нас корчащимися у унитазов.

— Вас отравили, — сказал он мрачно.

Это меня ничуть не удивило.

— Я и сам уже догадался.

В промежутках между сильными приступами рвоты мы попытались установить, чем именно нас отравили. Мы уже давно не ходили в ресторан, а на кухне у нас полная чистота. Врач спросил, откуда к нам поступает вода.

— Из колодца. Мы прочищали его. Вода была чистой.

Позвали Хамзу, и он высказал свое мнение: болезнь нагнали злые духи, джинны. Я стал убеждать его, что доктор, будучи человеком науки, не верит в джиннов.

— Еще как верю, — резко оборвал меня эскулап.

— Но должно ведь быть научное обоснование.

— Сейчас все выясним, — пообещал он.

Хамза повел его обследовать кухню, оставив нас толкаться у унитазов. Я усомнился в том, что доктор, верящий в потусторонний мир, может сделать правильное заключение. Через несколько минут Хамза привел его назад к туалету.

— Колодец отравлен, — сказал врач твердо.

— Но его чистил профессионал.

— Кто-то намеренно заразил его, — высказал доктор свое подозрение.

— Кто же мог такое сделать?

— Возможно, крестный отец местных трущоб, — предположила Рашана.

Я решил задать прямой вопрос Хамзе:

— Клал ли кто-нибудь что-нибудь в колодец?

Он опустил глаза и ничего не ответил.

— Хамза! — зарычал я, уступая накатившей на меня вновь волне рвоты. — Что происходит?

Сторож нервно сцепил руки. Я понял, что он что-то скрывает.

— Говори сейчас же! — закричал я.

— Джинны, — сказал он. — Квандиша.

Если бы у меня были силы, то я бы тотчас бросился на него и задушил. Я не мог слышать больше ни слова о джиннах. К чертям хорошие манеры! Мы все были так серьезно больны, но, как всегда, винить в этом можно было только джиннов.

— Прекрати мне талдычить об этих проклятых джиннах! — закричал я. — Не хочу больше ничего о них слышать.

Доктор задал Хамзе какой-то вопрос по-арабски. Они спокойно обсудили что-то.

— Теперь я понимаю. — Врач улыбнулся.

— Что здесь понимать? — возмутился я. — Когда что-то идет не так, сторожа неизменно сваливают все на проклятых джиннов.

— А как иначе, — сказал врач, — джиннов и следует винить за отравление, косвенно.

— Что значит косвенно?

Доктор отложил в сторону свой стетоскоп.

— Хамза сказал мне, что в вашем доме живет женщина-джинн.

— Квандиша.

— Да, это ее имя, вернее, ее так здесь называют. Никто не осмелится произнести вслух ее настоящее имя. Она не хочет, чтобы вы жили здесь. И говорит, что убьет всех вас, если вы не уедете отсюда. Сторожа очень напуганы, поэтому они пытаются задобрить Квандишу. Они не хотят, чтобы она навредила вам или вашим детям. Сторожа очень переживают.

— Так как насчет яда?

Доктор снова улыбнулся.

— Для того чтобы задобрить Квандишу, Хамза каждый вечер бросал в колодец половину курицы.

— Проклятье, Хамза!

— Он делал то, что считал правильным, — сказал доктор, — пытался решить проблему, выгнать Квандишу отсюда.

Мне захотелось вернуться в Британию — страну, промышленным путем очищенную от суеверий.

— Скажите, доктор, а для того, чтобы заставить Квандишу уйти и больше не возвращаться, что нам следует сделать?

— Все очень просто, — пояснил доктор. — Нужно всего лишь провести изгнание джиннов.

Графиня Лонвик рассказала мне, что дед раз в месяц ездил в Касабланку покупать кофе в лавке рядом с Центральным рынком. Я поискал в его дневниках, но никакого упоминания о городе там не нашел. Когда я сказал об этом графине, она рассмеялась.

— Конечно нет! — воскликнула она. — Он никогда не называл этот город Касабланкой. Он помечал его как Б. Д., то есть Белый Дом.[11]

Дед вырос в то время, когда секретность правила повсюду. Разумеется, это наложило на него свой отпечаток. Его дневники пестрели анаграммами, акронимами и его собственными кодовыми обозначениями, зачастую представлявшими собой переводы с языка дари, на котором говорят в Афганистане. Я снова пробежал глазами дневники. Графиня была права. Записи с сокращением Б. Д., кодовым названием Касабланки, встречались ежемесячно. Обычно рядом с этим сокращением встречались инициалы X. Б. Например, он писал: «Проведал X. Б.» или «X. Б. в полном порядке», «Передал пятьдесят дирхамов для X. Б.».