Служба внешней разведки - Леонид Млечин

— Вы по крайней мере занимались чем-то сходным — были министром внутренних дел.

— Да это абсолютно разные вещи, — отмахнулся Бакатин. — Эти два ведомства даже рядом нельзя ставить.

— Но ведь Примаков не профессиональный разведчик! А это непростая специальность.

— Министр должен принадлежать к правящей партии и осуществлять политическое руководство, — отрезал Бакатин. — А вот все остальные служащие ведомства, начиная с его замов, должны быть профессионалами. Я думаю, что у Примакова просто был к этому интерес. Евгений Максимович всю жизнь занимался внешней политикой. Он глубокий человек с аналитическим складом ума. А разведка — это и есть информация. Получение информации из разных источников и ее сопоставление. Я думаю, эта работа ему как раз подходила.

Формально Примаков получал невысокую должность первого заместителя председателя КГБ и начальника первого Главного управления, то есть переходил в прямое подчинение Бакатину, хотя в Кремле, в команде Горбачева они были на равных.

— Но имелось в виду, что разведка станет самостоятельной? — переспросил я.

— Это было решено до его назначения, — подтвердил Бакатин. — Сразу договорились, что Комитет государственной безопасности, этот монстр, будет демонтирован. Надо было это сделать хотя бы для того, чтобы сохранить разведку. Ведь в то время президенты всех республик претендовали на наследство СССР, хотя Советский Союз еще существовал. Разведка все-таки была сразу выделена за скобки. Она осталась единой, обслуживающей все республики. А остальную часть комитета делили. Происходило перетаскивание людей из кабинетов в кабинеты. Примаков в этом не участвовал.

Как ему это удалось?

Появление Примакова в разведке было для обитателей Ясенева полной неожиданностью.

— Когда он сюда пришел, отношение к нему было сдержанно-выжидательное, хотя и доброжелательное, — вспоминает Татьяна Самолис, пресс-секретарь директора Службы внешней разведки. — Хотя нет, сначала — просто сдержанно-отчужденное. И слово «академик» произносилось с сомнением, пробовалось на вкус, что оно значит.

А потом… Разведчики знают цену информации и умеют ее получать. Информация о Примакове добывалась очень быстро.

Во-первых, внутри самой разведки были люди, которые его знали — кто-то в молодые годы, еще по институту — вместе учились, кто-то знал его всю жизнь — еще со времени работы в арабских странах, кто-то сталкивался потом, когда он работал в академических институтах и проводил симпозиумы, конференции, ситуационные анализы, в которых разведчики принимали участие… Кто-то встречал Примакова в загранкомандировках: когда он приезжал в какую-то страну, резидентура ему помогала — давала машину, переводчика.

Вадим Бакатин, которому сулили большое будущее, продержался в КГБ несколько месяцев. Примаков остался в разведке надолго. Почему их судьба сложилась так различно?

Александр Яковлев, который тогда знал все, что происходило в коридорах власти, вспоминает:

— Примаков тоже должен был быть освобожден. Но тут сыграло то, что он уже начал завоевывать свое положение во внешней разведке. Не стал никого особо разгонять.

Я задал Бакатину личный вопрос:

— Против вас восстали в КГБ. А против Примакова не восстали. Люди разные в разведке и во внутренних управлениях госбезопасности, или у вас модели поведения были разные?

— Разведка всегда считалась элитой спецслужб. Там просто более мудрые люди, чем в контрразведке, где люди вечно чем-то недовольны, обижены. Мудрые люди в разведке поняли, что самостоятельно работать под руководством достаточно опытного политика — им самим будет неплохо, так что чего им обижаться на Примакова?

Послеавгустовская гроза 1991 года обошла разведку стороной. Первое Главное управление сразу же отделили от остального аппарата государственной безопасности — и структурно, и в смысле ответственности за более чем семидесятилетнюю историю этого ведомства.

Лишились своих должностей всего лишь несколько генералов из первого главка. Нависшая над бывшим КГБ угроза полной ликвидации (в конечном счете оказавшаяся мнимой) на разведку никогда не распространялась. Разведку спас Примаков. Он не противопоставил себя аппарату, а, совсем наоборот, постарался стать своим.

Смущало тогда то, что в новом законе об оперативно-розыскной деятельности среди ведомств, которые могут на территории России (внутри страны!) заниматься прослушиванием телефонных разговоров, чтением чужой почты, слежкой, а также наделены правом проводить обыски и аресты, значится почему-то и Служба внешней разведки. А кого разведка собирается арестовывать внутри страны? Разве разведка этим должна заниматься?

Ни Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов, ни Федеральная разведывательная службы в Германии, ни британская разведка МИ-6 не обладают такими правами. Более того, они лишены их сознательно, чтобы разведка не превращалась в еще одну спецслужбу, трудно контролируемую и опасную для общества.

Всей полнотой прав, что означало полнейшее бесправие для других, обладал КГБ. Зачем новый закон передал опасное для общества наследство Службе внешней разведки?

Примаков не собирался заниматься внутренним сыском, но он позаботился о том, чтобы разведка ни в чем не уступала другим спецслужбам. Он вел себя как рачительный хозяин. И это нравилось его подчиненным.

Важнейшее испытание на лояльность Примаков прошел после встречи в Беловежской Пуще. Ельцин и его окружение тревожились: не попытается ли Горбачев в последний момент сохранить власть силой?

Министр внутренних дел Виктор Баранников был человеком Ельцина. Министр обороны маршал Евгений Шапошников поспешил присягнуть Ельцину на верность. А как себя поведут руководители спецслужб Бакатин и Примаков? Это беспокоило российскую власть.

9 декабря 1991 года Примакова попросили приехать из Ясенева на Лубянку. В кабинете Бакатина уже сидел глава российской госбезопасности генерал Виктор Иваненко. Он передал им обоим пожелание российского правительства быть благоразумными, то есть не сопротивляться неизбежному распаду Советского Союза и переходу власти к Ельцину.

А как после двух месяцев совместной работы оценивали Примакова сотрудники разведки? Вот, что я услышал от тех, кто в те годы работал в Ясеневе:

— Всем понравилось, что он стал называть себя директором, а не начальником. Само отделение от КГБ было хорошо воспринято. И то, что он потом воспрепятствовал вливанию разведки назад в общую структуру госбезопасности, — за это ему тоже спасибо. Разведка не должна быть частью репрессивного аппарата.

И то, что он воинское звание себе не присвоил, тоже оценили. Люди себе каждую звездочку годами добывают, а тут сразу генеральские погоны. Это было расценено как поступок серьезного, солидного человека. Погоны в его положении — детская шалость.

Примакову были благодарны за то, что кадровых чисток он не проводил, все вверх тормашками не переворачивал, а, напротив, способствовал консолидации и без того крепко сбитого аппарата. Принимая кадровые решения, он всегда советовался со своими заместителями. Иногда и шире был круг тех, с кем он обсуждал кандидатуру — это зависело от того, на какую должность искали кандидата.