Девять месяцев, или "Комедия женских положений" - Татьяна Соломатина

– Ша-ша, не кипятись. Покури!.. Я не Славик, я – Глеб! Твой муж! – он шутливо поднял руки, мол, сдаюсь-сдаюсь.

– Прости. Сил уже просто никаких не осталось. Одну бывший муж избил по беременному от нынешнего животу ногами. Другая дома рожала двойню под молитвенное пособие. И всё в один день. Куда катится мир, если плотность подобных событий в нём зашкаливает?..

– Сонюшка, ну, не такова плотность, не такова. В этом же городе кто-то сегодня покупал цветы, кому-то признавались в любви, где-то гуляли с детьми и собаками. Всё хорошо. – Он подошёл к сидящей жене, и она обняла его руками за талию. Ни плакать, ни смеяться, ни верить, ни не верить не осталось сил. Хотелось просто вот так сидеть, обхватив его руками. И чтобы время остановилось в этой точке пространства и больше никуда не шло.

– В общем, вызвал он «скорую», оттранспортировали они её к нам. Ущемление второго последа. Кровопотеря чуть не пятидесяти процентов ОЦК[11]. Геморрагический шок четвёртой степени. Гомо сапиенсы после такого не выживают. А тут ничего – ни во время операции – органоудаляющей, разумеется, иначе уже никак, ручное спустя столько времени, да на такой перерастянутой матке, да с такой биохимией – лучше сразу в КПЗ пойти с вещами, – ни после. Матку удалили, крови, плазмы и всего остального налили. В общем, вся рота «в ружьё!». А привезли её, сам понимаешь – сюда, в обсервацию. Куда же ещё? Только у нас, в «духовной» клоаке, «духовная» на «духовной» сидит и «духовной» погоняет. В чистеньких физиологиях-патологиях – всё больше бездуховные дуры, посещающие женскую консультацию и понимающие, что раз они есть, эти женские консультации, родильные дома и врачи акушеры-гинекологи, то, видимо, боженька их и создал. В итоге – все акушеры на стрессе, успели только помолиться, что избежали материнской. Баба – в реанимации, но гемодинамика стабильная. В общем, примерно час назад можно было уже с уверенностью сказать, что она не умрёт в ближайшее время. Хотя говорить такое с уверенностью очень самонадеянно. Но, так или иначе, койку будет недели две занимать – не меньше! – такую нужную койку, даже если всё будет тьфу-тьфу-тьфу. Отделение неонатологии пополнилось двумя здоровыми младенцами, ну да их через дней семь детские переведут в детскую же больницу, потому что они не няньки-кормилицы, всё-таки, а врачи, и забито у них всё к тому же. Скоро на ночь домой будут разбирать, потому что детские медсёстры дежурные уже с ног валятся, а дополнительных ставок никто не выделяет – и эти-то делят между собой, а то не зарплата, а мыльный пузырь. В общем, такая вот «духовная» история приключилась... Глеб, извини, что не позвонила. Просто замоталась, да и телефон...

– Да ничего-ничего. Я сам поздно домой пришёл. Ну что, собирайся? Я, конечно, могу так всю ночь простоять с тобой, но, боюсь, у тебя до утра руки затекут.

– Ой, прости! – Соня действительно забыла, что так, прислонившись и обняв, она ему всё и рассказала до конца. – Глеб, я не поеду домой. Сейчас туда, утром – обратно. А утром мне надо на час хотя бы пораньше прийти. Две в ОРИТ, всех обежать, истории родов просмотреть и...

– Всё-всё! Всё понял, уезжаю. Понял.

– Не обижаешься?

– Ну что ты! Только с интернами мне не изменяй! – шутливо погрозил он Соне пальцем.

– Да какой там... Помнишь? Поесть, поспать и поспать одному.

– Чёрт, я тебе ничего поесть не принёс. Я же думал тебя домой забрать.

– Глебушка, я не в лесу, а в родильном доме. Здесь всегда есть чем перекусить. К тому же я не хочу, на самом деле, ни есть, ни спать. А именно что «поспать одному». Пойдём, я провожу тебя...

Совсем спокойно поспать не дали, разумеется. Так – с перерывами. Потому что то одно, то другое. А если кто-то поступает и заведующий на месте... В общем, так принято.

Утром всё та же рутина обходов, пятиминуток, текущих дел, дел вновь поступающих и прочие прелести больничного бытия. Вот, например, одна беременная из «полублатной» палаты второго этажа с санитаркой пособачилась. Потому что, видите ли, она договаривалась госпитализироваться в палату «блатную» – с туалетом и душем, а те все – «все», ха-ха! целых две! – все заняты. А она договаривалась со Светланой Степановной, когда тут первый раз в общей палате лежала, и даже деньги ей дала, чтобы она эту, «блатную», палату ей вперёд оплатила. Типа бронь! Мало того что Софья Константиновна вынуждена была объяснять скандалистке, что родильный дом – не гостиница и палаты тут не бронируются, так ещё расшаркиваться за Светлану Степановну и приносить свои извинения за то, что не могут вернуть женщине деньги, потому как в глаза их тут никто не видел. Кроме, разумеется, Светланы Степановны. Потому звоните ей и сами всё выясняйте. Не знаете телефона? На посту, под стеклом, телефоны всех врачей отделения. Пока прилягте в отдельную палату. Там нет туалета и душа, но она одноместная, с ремонтом, телевизором, столиком-диванчиком и так далее. А туалет и душ на втором этаже всегда чистые.

Но в туалете, видишь ли, яблочный кочан на полу валялся, и фантик от конфеты. Был бы повод, называется, ага. Санитарка тоже в долгу не осталась и в популярной доходчивой форме объяснила взведённой дамочке на сносях, что кочаны с фантиками не она мимо ведра пуляет, а такие же беременные фифы. Может, и права была санитарка, да только Софье опять перед неправой извиняться, правой – выговаривать не столько за суть, сколько за форму.

– Не, ну а чего она?! – со слезами на глазах бормотала проработанная санитарка. Пожилая, обычно вполне мирная, безотказная женщина. – На мне же весь этаж. И коридор, и палаты, и помещения всякие, и оба туалета. Я только этот, беременный, выдраила, пошла чистить послеро́довый – там же куда быстрее пачкается, так эта, с пузом, вылетает, тащит меня за рукав и чуть не носом, как кутя́ какое, тычет в тот кочан. Так я ей сперва говорю, мол, сейчас-сейчас, только послеродовый туалет домою. Бог ты мой, какой тут визг поднялся. Так я ей и сказала, что такие же, как она, и кидают мимо. Ну тут вообще... Думала, водой её отливать придётся. Молоденькая наша Аллочка, которая Владимировна, прибежала, так от неё толку, как от козла молока. Стоит, моргает. Я уж думала, падучая у той беременной случится. Хорошо, Любовь Петровна пришла. Собственными рученьками кочан с фантиком подняла. Вы уж извините меня, дуру старую, тоже иногда бываю...

Ну, Любовь Петровна за собственными золотыми дорогостоящими рученьками поднятый кочан тоже в долгу ни перед персоналом, ни перед беременными не осталась. Первым – втык, вторым – попалатная лекция о том, чему мама с папой недоучили, и тренинг по прицельному метанию отходов в специально предназначенные для этого ёмкости.

С радостью доверив «мусорные» разборки старшей акушерке, Софья Константиновна отправилась выполнять «заливку». С интерном Виталием Александровичем, которому доверила выполнить несколько этапов этой достаточно простой, но такой калечащей психику нормальных женщин и нормальных врачей операции. Целью которой является... ни много ни мало... убиение внутриутробного плода. Плода, а не эмбриона. Плода, со сформированными уже органами и системами. Порой вполне уже себе жизнеспособного. Хотя, конечно, называется эта манипуляция не «заливка», а «операция прерывания беременности в позднем сроке», и выполняется она по медицинским и социальным показаниям. Во всяком случае, выполнялась в то время, когда Софья Константиновна училась, работала и исполняла обязанности заведующей отделением.