Дочь последнего дуэлянта - Жюльетта Бенцони

После смерти Вуатюра, которая случилась полтора года тому назад, бурная жизнь знаменитого салона стала клониться к закату, несмотря на появление двух новых, очень ярких личностей – юной госпожи де Севинье и госпожи де Лафайет. Однако душа салона словно бы улетела. Смутные времена Фронды и замужество Анжелики, старшей сестры Жюли, тоже содействовали этому. Госпожа де Рамбуйе болела все больше и предпочитала теперь жить в тишине под кровом своего очаровательного дома, все чаще обращаясь мыслями к Богу. Дорогой Шарлотте она написала, что пребывает ее верным другом и любит ее по-прежнему. Навестила их и мадемуазель де Скюдери. В своей проникновенной речи она высказала все, что думает об «этих господах из Парламента» и об их «манере» обращаться с принцами крови!

На протяжении нескольких дней казалось, что вернулись прежние времена, когда трогательный сонет приносил известность, когда ради женской улыбки обнажали шпаги, когда дни незаметно летели и жизнь радовала.

Обеспокоенные непрекращающимся потоком гостей и толпами вокруг здания Парламента, господа из Парламента стали умолять герцога Орлеанского – Месье – вмешаться и каким-то образом уладить это весьма деликатное дело. Месье еще два или три дня никак себя не обнаруживал, но потом вдруг решил отозваться на призывы и прибыл в Парламент, чтобы во всеуслышание высказаться.

Когда он вошел в Большую залу, Шарлотта, вся в слезах, бросилась к его ногам, не послушавшись уговоров негодующей Изабель, и, как стало ясно, зря. Месье не пожелал ничего слушать и собрался тут же покинуть залу. Герцог де Бофор, который вместе с коадъютором сопровождал его, попробовал его удержать. Но Месье приказал ему замолчать. Изабель больше не могла сдерживаться. Пока герцог поднимал Шарлотту, она в ярости обратилась к Месье:

– Мне кажется, вам, Монсеньору, пригодились бы очки! Перед вами не просительница, которая оказывает вам честь, склоняясь в поклоне, а принцесса крови, мать победителя при Рокруа!

«Я едва не сгорел от стыда», – напишет впоследствии коадъютор в своих мемуарах.

Но с упрямством, свойственным трусам, Месье продолжал упорствовать. Он произнес несколько слов, напомнив, каким опасностям подверг Францию мятеж семейств де Конде. В эти минуты он говорил от имени юного короля и его матери-регентши, так что его слово было последним. Шарлотта де Монморанси, вдовствующая принцесса де Конде, приговаривалась к изгнанию и должна была неотлучно пребывать в замке Шатильон-сюр-Луэн.

– Вы обрекли Париж на пожары и кровь из-за какого-то Брусселя, а теперь стали лакеями бесчестного принца! – возвысила голос Изабель, обращаясь к членам Парламента. – Все вы стоите не больше его!

Голос ее прервался от гнева и обиды, слезы застилали глаза. Де Немуру удалось, наконец, пробиться сквозь толпу, и он торопливо подхватил Изабель и вывел на улицу, где их в карете уже ждал Бастий. Герцог Бофор занимался Шарлоттой, она безутешно рыдала, и ему пришлось нести ее на руках, чтобы усадить в карету.

Герцог низко поклонился принцессе и собрался вернуться в Большую залу, где царила мертвая тишина. Де Немур тем временем уже вскочил на лошадь, которую его слуга держал наготове.

– Я со своими людьми поеду и провожу дам до Шатильона, – крикнул он герцогу с необыкновенной жизнерадостностью, мало подходящей для трагического исхода дела. – Не хватало только, чтобы по дороге случилась еще какая-нибудь неприятность.

– И получите за свою услугу сладкое вознаграждение, – насмешливо произнес Франсуа де Бофор. – Я охотно поменялся бы с вами местами!

– Не сомневаюсь. И благодарю за помощь!

Изабель не была влюблена в де Немура – да и смогла бы она в кого-нибудь влюбиться всерьез, полюбив когда-то Людовика де Конде? Но за это время она успела привязаться к де Немуру. Он был самым лучшим спутником, какого только могла пожелать женщина. Кроме часов их любви, всегда исполненных сладостным удовольствием и весельем, потому что герцог любил смеяться не меньше, чем Изабель, де Немур в трудные часы оказался верным помощником, надежным и внимательным. Их обратная дорога в Шатильон превратилась бы в приятную прогулку, если бы не Шарлотта, которая погрузилась в бездну отчаяния.

Наступил май, и весна, поначалу зябкая и робкая, теперь изо всех сил старалась скрыть печальные следы бесконечных войн и зацвела, покрыв зеленью луга, деревья и кусты. Но главным утешителем был, конечно, тот, кто скакал рядом с каретой. Он был галантен и заботлив. Он останавливал карету, чтобы дамы могли сделать несколько шагов и размять затекшие ноги, он отправил гонцов в свой замок, где им предстояло ночевать, и в Шатильон, чтобы слуги могли все подготовить к приезду путешественниц. Возможно, он надеялся на щедрую благодарность Изабель. А она и не собиралась скупиться. Она и подумать не могла, что бы с ними стало без помощи де Немура после того, как Месье вынес свой приговор. Шарлотта, выслушав его, вновь впала в прострацию, в какой пребывала в Шантийи до приезда Изабель. Мать, приехавшая с мольбой вернуть ей сыновей, была отправлена в изгнание! Парламент, неизменно кичившийся своей независимостью, подчинился интригану-принцу, цену которому знали все парижане. Поверить в это было просто невозможно!

После приятного пребывания в Немуре, где Амадей сам прислуживал принцессе, словно она была королевой, путешествие завершилось своего рода праздничным торжеством. Как только путешественницы увидели впереди крепостные стены Шатильона, дозорный на башне протрубил в трубу, и замок ожил. Зазвонили колокола, ворота городка распахнулись, и из них вышла делегация почетных граждан, чтобы встретить, конечно же, свою госпожу герцогиню и приветствовать Ее Высочество госпожу принцессу де Конде.

Девушки бросали ей цветы, люди хлопали в ладоши и восторженно выкрикивали приветствия и добрые пожелания. На дрожащих губах Шарлотты затеплилась улыбка. Так они проехали по главной улице города, а у дверей замка Изабель первой вышла из кареты и поблагодарила принцессу за честь, которую она оказывает ее дому, присев в изящном реверансе. После чего представила принцессе своего сына, взяв его из рук кормилицы. Представила не без гордости, потому что маленький Людовик-Гаспар был прелестен.

– Еще один, которому не дано счастья знать отца, – вздохнула принцесса, погладив атласную щечку малыша. – Мужчины – ужасные существа: если они не воюют, они дерутся на своих ужасных дуэлях. Вы сама об этом кое-что знаете, моя дорогая, – сказала она, обратившись к Изабель.

– Это так, но я, хоть и не знаю своего отца, все-таки его обожаю! Однако, прошу вас, входите! Вы, да и все мы нуждаемся в отдыхе.

И Шарлотта вошла в дом Изабель, которую любила как родную дочь, а может быть, даже больше, с тех пор как госпожа де Лонгвиль вздумала разыгрывать из себя героиню авантюрного романа, и в этом доме ей было хорошо. С гонцом де Немура Изабель отправила распоряжение приготовить для принцессы ее собственную спальню – это была самая удобная и красивая комната. Сама она расположилась в соседней, а с другой стороны поместила госпожу де Бриенн, любимую фрейлину принцессы, так что изгнанница была окружена любовью и вниманием, в которых очень нуждалась.