Рождение нации - Влад Поляков

Зато Владимир Александрович – это совсем иной расклад. Пока что ему было пятнадцать лет, но уже сейчас были видны задатки сильного, волевого человека, умеющего повелевать. Чего стоит тот факт, что последний из российских императоров, серый и никчёмный Николай II, при одном лишь виде своего дядюшки впадал в состояние, близкое к паническому. Одна только аура силы и власти, исходящая от этого человека, отмечалась многими современниками.

Его таланты военачальника? Ничего особенного, но и назвать их плохими язык у историков не поворачивался. Держал в кулаке гвардию с 1884 по 1905 год, поддерживая высокую боеспособность и не допуская даже тени либеральных брожений. Что и было подтверждено во время революции 1905 года, когда он без тени сомнения отдавал приказы использовать гвардейские части для подавления мятежа. Не исключено, что если бы не его отставка по весьма надуманному поводу, то и дальнейшие события пошли бы по несколько иному пути.

В общем, для Конфедерации это был наиболее отвечающий требованиям кандидат. Да и отсутствие у великого князя в силу юного возраста не то что жены, но и потенциальной невесты играло на руку. Следовательно, именно он был необходим. Что до Борегара, то был у меня один козырь в рукаве, который позволял получить согласие последнего с ну очень высокой вероятностью.

– Великий князь Владимир Александрович, несмотря на юные годы, успел показать себя умным и талантливым юношей. Я склонен рекомендовать генералу Борегару обратить особенное внимание на его кандидатуру.

Похоже, я выбрал тот вариант, который был предпочтительнее прочих для Александра II, а вот для его министра иностранных дел был как серпом по одному месту. Наверняка надеялся на склонного к либерализму Константина, хотя и не рассчитывал на подобное, зная политические пристрастия новой верхушки Конфедерации.

– Когда император может получить ответ на сделанное предложение?

– В ближайшие недели, – не особо раздумывая, ответил я. – Тянуть в таких делах явно не следует. Не буду заранее обнадёживать, но вероятность принятия предложения императора Всероссийского достаточно велика.

Вот и ещё одни переговоры завершились не просто успешно, а с неожиданным бонусом, который ещё предстояло переварить. М-да, новый поворот относительно наших планов о создании монархии обещал стать очень перспективным и не сулящим серьёзных проблем. Если мне удастся убедить Борегара, в этом случае корона окажется не на его голове, но на голове… его дочери. Именно так, потому как её вполне можно было выдать замуж за будущего монарха, Владимира Александровича Романова. Сделать этот брак обязательным условием занятия тем создаваемого престола. Не абы какого, а по сути новой империи. Уж всяко могущественнее уже существующей Бразильской и вот-вот готовой образоваться Мексиканской.

И необходимость кое-что рассказать Ванессе. Неприятный, однако, выйдет разговор. Пусть я ничего ей в определённом плане не обещал, да и бросать не собираюсь, но… Предсказать поведение женщины в таких ситуациях невозможно. Остаётся лишь надеяться на лучшее.

КША, штат Виргиния, Ричмонд,

ноябрь 1862 года

Мир. Именно его мы привезли в Ричмонд. Ведь после того разговора с Горчаковым насчёт дел престольных прошло два дня, и мирный договор был подписан окончательно и бесповоротно. Это случилось двадцать шестого октября одна тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Прошло почти два года с того момента, как было принято решение о сецессии, вскоре после осуществления которой была создана Конфедерация и началась война…

Декабрь 1860-го – октябрь 1862-го. Вот они, даты начала и завершения войны между Севером и Югом, между США и Конфедерацией. Те даты, которые теперь навеки вписаны в историю. А двадцать восьмого числа мы уже садились на корабль, который должен был доставить нас в Норфолк. Оттуда по железной дороге в Ричмонд, к Борегару и прочим, которые с нетерпением нас ожидали. Именно нас, а не известий. Те ушли как раз двадцать шестого вечером на наиболее быстром корабле. Кораблях… Во все стороны, во все столицы. Как ни крути, а столь важное событие заслуживало того, чтобы быть доставленным в самые сжатые сроки.

Мы прибыли немногим позже послания. Но что в Норфолке, что в Ричмонде нашу возвращающуюся с Гаванского конгресса делегацию встречали весьма и весьма торжественно. Ведь мы привезли не просто мир, а такой, который давал Конфедерации очень многое. Да и два года войны – не шутка для людей. Постоянная тревога за родных и близких, для находящихся близко к линии соприкосновения войск ещё и опасения потерять свой родной дом, землю… А с недавних пор ещё и постоянная опаска повторения Винчестерской резни. Теперь всё это кончилось. Резко, разом, окончательно. Поэтому нас и встречали радостные, ликующие люди с искренними улыбками на лицах. Лицах тех, кто ощущал хоть небольшую, но причастность к одержанной Конфедерацией победе.

Борегар, как оказалось, ещё вчера выступил как перед народом – по крайней мере, народом столицы, – так и в Конгрессе, и перед сенаторами. Простым людям было кратко и понятно объяснено, что получает Конфедерация по итогам войны. Конгрессменам и сенаторам же раздали копии этого самого мирного договора, после чего был проведён подробнейший разбор большого количества приобретений и малого числа потерь. Оно и понятно, тут ждать нашего возвращения точно не стоило, подобные вещи следует делать сразу, как только появляется возможность.

Моя дорога лежала прямиком к Борегару. Даже с сёстрами и двумя самыми близкими друзьями удалось лишь кратко побеседовать по дороге от главного ричмондского вокзала по президентской резиденции, где с некоторых пор проводил большую часть времени Борегар.

К нему я заявился в сопровождении лишь одного человека, а именно Джонни. Циничное отношение последнего к окружающему нас миру могло и пригодиться. К тому же, числясь по всем официальным бумагам моим заместителем, он, равно как и я, имел доступ к правителю Конфедерации в любое время дня и ночи. Тайная полиция всегда обладала особыми полномочиями, пусть её руководители старались ими не злоупотреблять. Умные руководители, само собой разумеется.

Святая святых, то есть рабочий кабинет, ранее принадлежавший Дэвису, а теперь Борегару. И довольный, как паук, его хозяин, искренне радующийся моему появлению. Приветствия, вопросы о поездке, здоровье. И сразу же меня, а за компанию и Джонни потащили к большой и подробной карте, на которой уже успели должным образом отметить границы Конфедерации, Дезерета и изрядно ссохшихся Соединённых Штатов Америки.

– Мы получили многое. Гораздо больше того, на что можно было рассчитывать в начале прошлого года. Дэвис хотел всего лишь удержать штаты, поддержавшие сецессию. А мы… – взгляд Борегара вновь устремился к карте. – Часть территории Нью-Мексико, Калифорния, Орегон, Миссури с Кентукки. И Нью-Йорк. Маленький по площади, но такой важный. Досадно, что получили его только как почти лишённую наших войск территорию.

– Янки упёрлись. И их можно понять, слишком уж роскошный был бы плацдарм для броска наших частей на континент. Они не захотели жить с ощущением остро отточенной стали у своего горла.