Тайна могильного креста - Юрий Торубаров

Тяжелым камнем легла на сердце юного Сечи и Еловата гибель еще одного близкого друга. Они долго сидели в кузнице молча, каждый вспоминал свое.

— И все же я думаю, — вдруг сказал Аскольд, — в Чернигов добираться надо!

— Согласен, — спокойно ответил кузнец. — И я придумал кое-что. Враг ловит наших на суше, а на воде ему нашего брата не поймать. По воде пробираться надо. — Он хлопнул себя по коленям и встал.

— Вода холодная, — возразил юноша. — Вплавь никак. А на лодке вмиг засекут. Да и где сейчас взять ее…

— Можно и без лодки, — хитровато улыбаясь, Еловат рассказал свою задумку.

На совете идею одобрили единогласно. Нужен был исполнитель. И тогда поднялся Аскольд.

— Князь, други мои верные, отец! В Чернигов пойду я!

По гриднице пронесся гул, и юноша, испугавшись, что ему не дадут сказать, заторопился:

— Мало кто из воинов был в стольном граде. Трудно им будет найти дорогу. А там будет еще тяжелее. Не может не знать князь Михаил, что творится у нас. Знает, а молчит. Поэтому разговор с ним будет тяжелый. Нужны слова, чтобы убедить его. Меня он знает и поверит. Решайте, други.

Против этих слов никто не мог возразить. Первым поднялся Еловат. Он крепко пожал Аскольду руку и по-мужски поцеловал. Вслед за ним остальные по очереди жали руку, обнимали юношу и уходили. Последний, с окаменевшим лицом, подошел отец.

Целый день кузнец и старый Еремей, лучший сапожник, славившийся на все княжество, что-то мастерили. Для этого потребовалось зарезать быка, которого так берег воевода в надежде на будущую мирную жизнь. Бычью шкуру хорошенько просушили на весеннем солнце. Затем терли березовыми кругляками, поливая какой-то жидкостью. Потом кроили, подгоняя по Аскольдовой фигуре, для чего несколько раз вызывали его со стены. Наконец Еремей поднял сотворенный костюм перед юношей, любуясь на свою работу. Тот одобрительно крякнул.

Этой же ночью Аскольд надел изделие, Еремей прямо на юноше дошил его жилами. Еловат привязал к поясу тонкий длинный кинжал, потом принес кусок толстого сухого бревна с выдолбленным внутри отверстием, в которое свободно входила голова человека до самых плеч. Снизу выступали две деревянные ручки. Из бревна легко можно было следить за происходящим вокруг через прожженные отверстия.

Аскольд не хотел говорить Всеславне о принятом решении, чтобы не расстроить ее. Но в последний момент не выдержал и попросил Еловата сообщить ей об отъезде. К большой радости юноши, княжна не заплакала, прощаясь, хотя глаза ее блестели. Он видел, чего девушке стоило сдержаться, и был горд за нее.

— Я твоя, что бы ни случилось, — только и сказала Всеславна.

Они обнялись, и Аскольд в необычном костюме двинулся в неизвестный опасный путь.

В тот момент, когда Аскольд должен был выйти из потайного хода, ведущего к реке, по приказу воеводы со стены сбросили горящие бочки со смолой, крепко схваченные обручами. Они покатились, разбрызгивая фонтаны огня. Расчеты воеводы оправдались: изумленные татары, визжа от страха, бросились в разные стороны. Воспользовавшись суматохой, Аскольд проскользнул к реке и осторожно вошел в мощный от избытка весенней силы поток.

Император медленно шел по шуршащей песчаной аллее меж высоких, выстроенных ровными рядами молодых лип. Полураспустившиеся листочки испускали тонкий душистый аромат. Фридрих Второй с удовольствием глубоко вдыхал этот теплый, напоенный ароматами весны воздух. Все было напоено радостью жизни, и совсем не хотелось думать о том, что где-то идут войны, что неведомо откуда взявшиеся черные силы грозят перевернуть этот мир, нарушить чудесную тишину… Эти мрачные мысли преследовали императора в лице угрюмого молчаливого монаха, неслышно, но упорно шагавшего следом.

В последнее время худых вестей было слишком много. Особенно император боялся восточных новостей — тут требовалось сплочение всех сил, а папа по-прежнему вел двойную игру. Даже приближавшаяся с Востока опасность не умерила пыл святого владыки, который хотел воспользоваться этой ситуацией и вернуть утраченное влияние.

Император удивлялся, почему Григорий до сих пор не понимает угрозы, зреющей на далеком загадочном Востоке. Совсем недавно император получил весть, что предводитель этого неизвестного народа ведет свои полчища на Новгород. А что дальше? Не захотят ли степняки продолжить путь на Запад? Кто может их остановить? Пруссы? Но они сами истекают кровью в борьбе с Германом фон Зальцем. Эсты? Им достается не меньше, чем пруссам. Князь Мазовецкий? Да он сам спит и видит, кто бы ему помог, не зря же позвал на помощь крестоносцев. Чем татар встретить Фридриху, если основные силы отвлечены на неутихающую борьбу с Ватиканом?

Фридрих продолжал вышагивать по аллее в сопровождении монаха. Молчание затягивалось до неприличия.

— Слушаю, — император кашлянул, — милый человек.

— Татары повернули от Новгорода, не став штурмовать город, — безразличным усталым голосом произнес монах, смиренно сложив на груди руки.

— Куда ушли? — глаза императора оживленно заблестели.

— Не знаю. Только ведомо мне, что пошли они на юг. Наверное, в степи.

Это меняло дело! Фридрих не мог сдержать счастливой улыбки. Полностью опасность еще не миновала, но было уже легче. Появилась надежда. Надо было срочно обсудить эту радостную весть с бароном… Он решительно прошел в свой кабинет, приказав крикнуть барона фон Брейтгаузена.

Когда тот вошел, Фридрих как раз закончил что-то писать и помахал листком в воздухе для просушки.

— Могу вас порадовать, — начал он торжествующе, — только что получил известие: татары отошли от Новгорода и ушли в степи. Опасность, конечно, отнюдь не уменьшилась. Не исключено, что эти исчадия ада решили подкопить силы. Что у них на уме — сказать трудно. Но мне не дает покоя мысль: почему они ушли? После столь победоносного шествия, когда ни одно княжество не могло оказать им достойного сопротивления, на их пути встретился город, как мне представляется, наполненный золотом, а монголы отказались от штурма! Понимаете, барон, — ушли, даже не изведав новгородской стойкости.

Барон не ответил, только неопределенно пожал плечами.

— Полагаю, — император не стал дожидаться его мнения, — это маневр. Чем он вызван, не могу придумать…

— Комарами! — вдруг выпалил барон. И пояснил в ответ на удивленный взгляд Фридриха: — Там сейчас полно этой твари.

— А что, великолепная мысль! Там ведь много болот, и они непроходимы… Вот почему они ушли! И нам было бы преступно не воспользоваться этой паузой. Думаю, надо призвать всех готовиться к решительному отпору монгольским притязателям. Вот послушайте, барон, мое воззвание.

Император подошел ближе к окну и начал читать:

— «Над Европой нависла смертельная опасность, и время пробудиться ото сна, открыть глаза духовные», — он поднял вверх указательный палец, — это я обращаюсь к Его Святейшеству, хочу, чтобы он понял наконец, что не время сейчас сводить счеты, когда на пороге беда, не все государи прониклись сейчас пониманием ответственности момента для истории народов Европы». — Император ненадолго задумался, потом продолжил: — «Уже секира лежит при дереве, и по всему свету разносится весть о враге, который грозит всему христианству. Уже давно не слышали о нем и считали опасность далекой, потому что между ними и нами находилось столько храбрых народностей и князей. Но теперь, когда одни из них погибли, а другие обращены в рабство, пришла наша очередь встать против свирепого неприятеля!» Ну как, барон? — дочитав, спросил он.