Воевода - Александр Прозоров

Егор сцапал ее за плечи, перевернул, скинул на простыню рядом, приподнялся, грозно нависнув над хрупкой супругой всем своим мясистым телом:

– Сказал бы я тебе!.. Но только зачем, если все равно никогда не стану тебе изменять?

Елена рассмеялась, обняла его за шею:

– Любый мой! Единственный, желанный, ненаглядный. Теперь мы всегда будем вместе! После того, что ты сотворил с Москвой, Василий уже точно никогда больше не рискнет тебя тронуть. Мы можем спокойно вернуться к себе в Заозерье и ни о чем не беспокоиться. Только ты и я, Егор. Я и ты, мой милый. До конца жизни.

– До конца жизни, это да, – согласился Вожников. – А вот насчет «спокойно», это вряд ли.

– Почему?

– Лена, ты знаешь, что такое велосипед? – спросил он и тут же ответил сам: – Хотя, о чем это я? Откуда?

– Что за «велосипед»? – заинтересовалась княгиня.

– Это такое устройство, которое позволяет передвигаться удобно, просто и очень быстро. У него есть только один недостаток. Если на нем остановиться, он тут же падает набок вместе с седоком.

– Забавно, – рассмеялась Елена.

– Не очень, – опустился рядом с ней Егор. – Я сейчас точно в таком же положении. При попытке сбросить скорость сразу наступает карачун.

– Я тебя не понимаю. Поясни, – потребовала супруга.

– Чтобы собрать больше ратников, я взял Стокгольм. После большой добычи у меня стало больше сил, а с большими силами я взял еще больше добычи, ко мне пришло еще больше воинов, я взял еще больше добра, и теперь, после Москвы, ко мне станут вербоваться еще больше охотников легко и быстро разжиться золотом с помощью меча. Однако, если сейчас я вдруг остановлюсь, если обниму тебя и поеду жить на Воже-озеро в покое и радости, ватага меня просто не поймет. В худшем случае возненавидят, сочтут предателем. В лучшем – просто выберут нового вожака. Но в любом случае я останусь без армии. Как тебе такой расклад?

– Про-оклятие! – Елена откинулась на подушку. – Что же делать?

– Велосипед. Чтобы не упасть, нужно двигаться, – пожал плечами Вожников. – Нужен новый поход за еще большей добычей. Но тут имеется серьезная засада. Сотни ладей – это не десятки, в Балтийское море такой флот незаметно не выведешь. Самые мощные морские силы там, у Ганзы и Швеции. Они возможности отомстить не упустят. Выходит, Балтика для меня закрыта. Литва сейчас крестоносцев бьет. Значит, хорошие парни, их обижать не хочется. Самый богатый город Руси мы уже взяли. Да и вообще, бить своих, русских, нехорошо. Остается только Орда. Но против нее, боюсь, войск все равно будет мало. Да еще московский князь… Раньше Василию до нас было как-то фиолетово. Лень таскаться, вот и не трогал. Теперь же так просто слабости не спустит. Коли узнает, что я с основными силами ушел куда-то на сторону, обязательно сквитаться придет. Такой вот парадокс. Уходить нельзя, а оставаться еще хуже.

– Нужно что-нибудь придумать, Егорушка, – сама себя погладила по голове княгиня. – Обожди, дай подумать. Должен быть какой-нибудь выход. Выход есть всегда.

В посольской палате настроение держалось не самое лучшее, да и дума была не в пример жиже, нежели ранее. Недавний разор великокняжеской столицы поселил в умы многих бояр и князей сомнения в силе Василия Дмитриевича, в его способности защитить пришедших к нему под руку людей. Посему иные воины, целовавшие крест на верность, от службы стали откровенно уклоняться, отъехав в свои уделы. Другие, беглые, тихо ушли искать покровительства у иных князей или ханов. Опустошенная казна лишила Москву возможности платить за службу, а вместе с тем – и многих бояр, которые, не имея земли, продавали свой меч и кровь за серебро.

Подати упали – товар купеческий за бесплатно отплыл на север, торговать оказалось нечем. Разоренные горожане не могли покупать на рынке даже самое насущное – и в Москву не приплывали гости из других городов. Собственные смерды, разбалованные ворогом, который не разорял, а еще и приплачивал за взятый хлеб и скот, – откровенно нахваливали новгородцев и не желали везти оброк жестокому и неудачливому московскому хозяину. А у того не имелось сил, чтобы осадить наглецов твердой рукой. Радовало только то, что не нужно было везти «выход» в Орду – там опять началась замятня, на стол сел то ли Зелени-Салтан, то ли хан Керимбердей, а может, уже и кто-то третий. А нет хана – некому и дань давать.

Денег в казне не было даже на то, чтобы восстановить Боровицкие ворота – и каменная кладка вместо подвесного моста лишний раз напоминала городу о перенесенном унижении.

В таком положении ничего хорошего Боярская дума не ждала и от послания, привезенного раненым боярином Зориным, взятым в полон после первой сечи – а ныне отпущенным домой с поручением. Все понимали: Новгород хочет выкупа за полон. И как ни крути – его придется собирать, отнимая последнее от княжеской казны, отвозя победителю все серебро, что соберут мытари и тиуны в иных, не испытавших разорения городах и весях.

– Ну, сказывай, – разрешил князь Василий полонянину, стоящему перед ним в неожиданно добротном кафтане и с лубком на левом плече.

– Князь Заозерский молвил, что читать его письма ты ленишься, великий князь, а потому на словах велел передать… – Боярин Зорин развернул приготовленную грамоту и стал читать вслух: – «Просил я тебя, Василий Дмитриевич, отдать мне поганого Нифонтика, князем себя беззаконно кликающего? Труса подлого, что собственную племянницу в полон на поругание басурманское продал? Ты, князь, мне в том отказал, Нифонта на суд справедливый не выдал, от меня потребовал головой пред ним повиниться. Теперь видишь, что из этого получилось?»

Тонколицый князь Нифонт, почуяв неладное, отступил к стене и стал осторожно пробираться к выходу.

– «Но я, князь Василий, зла на тебя не держу, – продолжил чтение боярин. – Ноне, когда за подлость Нифонтову мы сквитались, забыть предлагаю все распри прежние и жить далее в мире и единомыслии. Ведаю я, разор в землях твоих из-за Нифонта изрядный приключился. По дружбе предлагаю тебе убытки те уменьшить по мере возможности, а то и вовсе возвернуть. Сделать сие несложно. Ныне я намерен на Орду походом ратным пойти. Коли ты дружину свою к войску моему присовокупишь, то и мне победа легче достанется, и тебе доля серебра, у басурман взятого, прежний достаток вернет…

– На Орду! На Орду, – зашевелились беглые царевичи, почуяв возможность сквитаться с ворогами за прежние обиды и вернуться в родные улусы, к отнятым кочевьем.

– «За сим уважение свое глубокое выражаю…» Князь Заозерский выражает, – поправился боярин Зорин и скрутил грамоту. – Еще он просил всячески в чувствах дружеских тебя заверить, великий князь. Сказывал, Нифонта он ненавидит за подлости содеянные и за ним охотится. К тебе же вражды нет…

– Ах он, подлый прыщ! – гневно хлопнул руками по подлокотникам Василий. Вставать, увы, опасался. – Сперва разорил, теперь же в чувствах дружеских заверяет!