Мутангелы. 3. Уровень альфа - Ая эН

День выдался никакой. Пасмурно, холодно, дождь моросит, под ногами месиво, хорошо хоть, ветра нет. Лещще-то что: за пазухой у брата тепло и cyxo. А вот Бьорки не повезло.

Причем ему дважды не повезло. С погодой и с попутчиком. Едва он вышел за калитку:

– Эй!

Бьорки обернулся. У соседнего дома – крепкого каменного пятистенка с покосившейся фанерной пристройкой – стоял девятилетний Мамаш Мумуш. Тупо стоял под дождем. Еще бы не тупо: всего три укола мудрости! На голове зимняя шапка, плечи покрыты выцветшей шалью – и то и другое весьма слабая защита от мокроты. Плюс обычные грязные штаны. Зато на ногах – крепкие боты. Внезапно.

– Привет, Мамаш! – сказал Бьорки.

– Привет!

Бьорки кивнул, повернулся и пошел своей дорогой.

«До чего странный мир! – думал Бьорки. – Продвинутые технологии ангелов граничат с невероятной отсталостью. И ведь лежат же у них в шкафах новые вещи. И ведь моются они чуть не каждый день, таковы правила. Но вот стирать одежду – правил нет. Как можно вымыться и натянуть на себя воняющую шмотку, которая уже коркой от грязи покрылась?! Эх…»

– Эй!

Бьорки опять остановился, обернулся. Мальчишка стоял на том же месте.

– Иди домой! – сказал Бьорки. – Дождь.

Ну и что, что дождь? У них по полгода каждый день с утра ливень, скоро похолодает – вообще метели начнутся.

– Иди. Домой.

– Не… Папа…

Крыса, сидящая в кармане за пазухой, зашевелилась. Наверное, ей не хватало воздуха. Бьо решил не тратить время на дурака, махнул рукой и пошел прочь. Но сзади – пшеп-шлеп! – послышались торопливые шаги.

– Домой иди!

– Не. Папа.

Мамаш шмукнул. Бьорки присмотрелся:

– Э, да у тебя кровь на лице! Упал?

– Не. Папа.

– Он тебя ударил?

– Да.

Возможно, Мамаш ждал приглашения в гости. Но сейчас в гости к землянам-28 было никак нельзя. Бьо предпринял последнюю попытку отогнать пацана, он сказал:

– Ты за мной не ходи. Я в город иду. Меня… меня в Фтопку берут!

Он полагал, что столь страшное для всех аборигенов событие отпугнет мальчика. Но эффект оказался прямо противоположный: Мамаш громко засмеялся. Заржал. Чуть в лужу от смеха не сел. Что такое… Как выяснилось позже, в Фтопку забирают только тогда, когда делают очередной укол мудрости. Потому все немного боятся этих уколов. С одной стороны, чем больше точек на руке – тем лучше, можно хвастаться. С другой – с этой процедуры можно и не вернуться. Знание об этом появляется сразу после первого укола. И уж конечно, уколы не делают в городе, зачем туда идти? В строго назначенный день ангелы сами приедут в деревню. Все жители выстроятся перед Главным Домом. Некоторых ангелы возьмут за руку и заведут в Дом. А остальные будут стоять и петь Песню Ожидания. Не все петь, но те, у кого четыре укола или больше. А потом из Дома выйдут те, кого завели, те, кто стал умнее на один укол. С подарками выйдут. Но кто-то, может, не выйдет. Если такое произойдет, его мама и папа, сестры и братья, и соседи, и друзья станут плакать и петь Песню Горя и Счастья. Из деревни Мамаша пока никого не забирали в Фтопку. А Пипе, когда делали десятый укол, подарили не только компьютер, но еще кофту, зонтик, коробку пластилина и постельное белье. Кофту, белье и зонтик мама сразу спрятала: Пипа такая худая и некрасивая, что ее без приданого никто не возьмет. А коробка с пластилином так и лежит у них на полке. Пипа не понимает, что с ним делать. Наверное, об этом только после одиннадцатого укола ей станет ясно. А Мамашу после третьего укола подарили совсем мало. Машинку подарили, ее катать можно. Еще книжку подарили с наклейками. Мамаш все наклейки наклеил на самую первую страничку чтобы было красиво. Получилось очень красиво. Всем понравилось. Только Пипе не понравилось. Она сказала: не туда наклеил.

Но всего этого Бьорке Мымбе в данный момент не знал. Он подождал, пока Мамаш Мумуш отсмеется, после чего сказал:

– Ладно. Я просто так в город иду. По делу. Со мной нельзя.

Развернулся и решительным шагом пошел вон из деревни. «Рано или поздно этому поросенку надоест за мной плестись, и он повернет обратно!» – решил Бьо. Но поросенок не отставал. Шел и хихикал. «А может, это и лучше, – смирился с судьбой Бьорки. – Один бы я вызвал подозрение. А так – два ребенка куда-то топают. Никто ничего плохого не подумает…»

Но «думать плохого» было некому. В огородах и на полях в коричневой жиже возились, убирая последний урожай, мокрые жители деревни. Все их внимание было обращено на корнеплоды. На дорогу никто и не смотрел.

– А чего тебя папа ударил? – спросил Бьорки.

– Так…

– Пончики его съел?

– Не…

Крыска Лещща потихоньку высунула нос между застегнутой на пуговицы сорочки. Ей было скучно сидеть, не шевелясь. Конечно, гуманоиды Земли-28 очень спокойные и могут долго сохранять одну и ту же позу, но Ле все-таки была еще совсем ребенком. Кроме того, ее сильно качало из стороны в сторону при каждом шаге, и сидеть в раскачивающейся темноте оказалось страшновато.

– Сок-сок выпил! – сказал вдруг Мамаш.

– Ты-ы? – удивился Бьорки. – Ты выпил папин сок-сок?!

– Да-а! – усиленно закивал головой Мамаш и опять засмеялся, а потом гордо добавил: – Сам! Сам выпил!

– Даже не знаю что сказать… – пробормотал Бьорки и сказал: – Вкусно было?

– Не-е, – скривился Мамаш.

На этом содержательная беседа затухла. Некоторое время шли молча. Дождь по-прежнему моросил, мелкий-мелкий, даже не моросил, а словно висел в воздухе. Ле то осторожно высовывала мордочку, то прятала обратно. Но честно не царапалась. А Бьорки то поддерживал кармашек с сестренкой, то нащупывал рукой сквозь холст сумки собранный ночью прибор для поиска Жан-Поля. Сумка была холщовой только снаружи, для прикрытия. А так – влагонепроницаемая и противоударная. Тащить поклажу на себе, перекинув длинный ремень через плечо, было непривычно. К тому же надо было придумать, как изолировать Мамаша, когда они доберутся до города. Было бы солнышко, как вчера. Но на это можно не рассчитывать.

– Пончики! – вдруг провозгласил Мамаш Мумуш.

– Что?

– Пончики – вкусно! Сок-сок – не вкусно!

– А-а-а…

«Вот и ответ! – обрадовался Бьорки. – Заведу его в трактир, куплю пончиков, а сам улизну в замок. А потом заберу его, и вместе – домой!»

– С кремом! – с энтузиазмом продолжил Мамаш. – С кремом – вкусно!

– Ага…

Дорога была – просто ужас. Лучше бы вообще никакой дороги не было.

Крыске Лещще Мымбе было плохо. Крыске Лещще Мымбе было очень, очень плохо. Крыску Ле укачивало. Ей было ужасно противно быть крысой. Она боялась собственных усов, она с отвращением смотрела на свой голый хвост и с еще большим отвращением осознавала, что может им управлять так же, как ногой или рукой. То есть как передней или задней лапой. Крысе Ле ужасно хотелось спать, ведь всю ночь они с братом собирали жутко сложный прибор. Кроме того, Ле удалось не обжечься паяльником, и она не знала, хорошо это или плохо. С одной стороны, очень хорошо, потому что было бы больно. С другой стороны, она, получается, не приобрела ценный опыт по обжиганию пальцев паяльниками, а это, наверное, плохо. Но больше Ле боялась, что она не справится и не найдет Жан-Поля. И еще ее мутило, потому что укачивало: Бьорки шел быстро, иногда прыгал через лужи, а к таким аттракционам Лещща не привыкла.