Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки - Александр Росков

Когда я приходил домой с разбитым носом, бабушка, поругав моих обидчиков, доставала из шкатулки суровую нитку и несколько раз перетягивала ею средний палец левой руки у самого ногтя. И мой нос переставал кровоточить. Оказывается, по восточной медицине, именно тут находится активная точка канала кровообращения, которая регулирует работу сердца и сосудов. Но бабушкина наука была почерпнута из другого источника – из кладезя мудрости русского народа.

Бабушку мучил ревматизм. Спасалась печкой, на которую забиралась на всю ночь. Там, на старой дедушкиной шубе, и я часто коротал ненастные дни. Натирание от своей болезни бабушка готовила из муравьев. А делалось это так. В муравейник сбоку закапывалась пустая бутылка, через несколько дней она наполнялась благородными насекомыми. Бутылку закупоривали пробкой, приносили домой, ставили в жаркую печь. На второй день лекарство было готово к употреблению, использовалось оно как натирание при ревматизме и радикулите.

Как-то раз бабушка отправила меня в лес. Я нашел понравившийся мне муравейник, коих у нас за деревней было великое множество, и начал ковырять бутылкой в нем. Не заметил, что бутылка-то у меня с трещиной. Она раскололась, и стекло распороло ладошку. Хлынула кровь.

Я побежал к дому, прижав рану к белой рубахе, вымазался в крови, как недорезанный барашек. Бабушка быстро остановила кровь, опять теми же мочой и подорожником. Только шрам от той бутылочки остался на моей ладони навсегда и напоминает мне о загубленных муравьиных душах.

Бабушка ежедневно молилась на икону Божьей Матери с Младенцем в красном углу, со словами «Господи, благослови!» укладывалась спать. Но нечистая сила по каким-то неведомым причинам иногда наведывалась в нашу избу.

Утром бабушка вставала раньше, чем обычно, долго молилась, за завтраком рассказывала, что ночью к ней опять приходил домовой – Жихорько – и чуть не задушил.

Вечером бабушка с молитвой клала под подушку ножик с костяной ручкой и таким способом избавлялась от непрошеного гостя. И это на моей детской памяти повторялось несколько раз.

В 82 года дед впервые заболел. Было это в декабре в сорокаградусные морозы. Возил сено из леса с мужиками, выпил на лютом холоде стакан спирта. Домой приехал безголосым и с температурой. Лежал почти два месяца, в последние две недели уже ничего не ел, произошло сужение горла. Трубку бы ему тогда вставить, да кто вставит-то. Докторов рядом не было. Дедушка начинал бредить, заговариваться.

– Поди-ко, бабка, возьми ухват, поверни меня к стенке, – полушепотом выговаривал он.

Вечером бабушка увела меня в сени и говорит:

– Полезай, Володенька, на чердак, попроси у венца дедушке какого-нибудь конца. Да не бойся, все будет хорошо, может, и выздоровеет Миша…

Было по-февральски ветрено и сыро. По скрипучей лестнице я залез на чердак, в полной темноте прокричал, как научила бабушка:

– Венец, венец, дай дедушке какой-нибудь конец! – и кубарем скатился вниз, дрожа от страха. Мне показалось, что кто-то ждал меня за чердачной трубой и даже отозвался на мой вопль.

А на другой день утром кончились дедушкины страдания, он тихо умер, пока бабушка обихаживалась с коровой.

Случилось это в 1957 году в лесном поселке Торос-озеро. В то время дед с бабушкой жили уже вместе с моими родителями, за полсотни километров от родной деревеньки Рыжково.

Там, в чужом краю, и схоронили Михаила Мамонтовича. А вскоре и поселок был ликвидирован, в лесу рубить стало нечего – Долгозерский лесопункт с Торос озера перебазировался в Нижнее Устье.

Владимир Григорьев, г. Архангельск

Ну-ка, вспомните, кто такой Дуремар-то был? Да это такой герой в сказке про Буратино – пиявок ловил в пруд у, где черепаха Тортилла жила. Я эту сказку с детства наизусть запомнила.

Так Дуремар-то ведь был не дурачок. Раньше многие люди пиявками пользовались для лечения болезней всяких. И фельдшеры ими народ лечили. Это теперешние крашеные бабы при слове «пиявка» чуть не в обморок падают. А в пиявке ведь ничего, кроме пользы, нету.

Мы с соседкой моей, тоже пенсионеркой, Ириньей Сергеевной, друг дружку пиявками лечим, потому что у нас с ней часто гипертония случается. А случается она от наших сыновей-пьяниц. Да еще от того, что на жизнь денег не хватает. На таблетки их тоже не хватает, а хорошие таблетки дорого стоят. Да к тому же они одно лечат, а другое калечат.

А пиявка – вот она, у нас на задворках деревенских, в ляге живет. По-ученому-то ляга прудом называется, а мы уж по-нашему, северному, – ляга да ляга. Рыбы в ляге нету, а пиявок полно.

Сейчас я расскажу, как пиявкой действовать. Поймаешь их, миленьких, в ляге штук десяток и посадишь в пол-литровую банку с водой. Банку я пластмассовой крышкой закрываю, а в крышке у меня дырок наделано, чтобы не задохнулись пиявочки-то. Они в банке могут долго жить, их ничем и кормить не надо.

Ну, вот, значит, «подскочит» у меня гипертония – я зову к себе Иринью. Она достанет из банки пиявку и наставит мне за ухо. За ухом у нас такой горбышок (бугорок) на черепушке есть, вот на этот горбышок и надо ставить пиявку. Пиявка-то, она сама на нужное место не сядет. А чтобы села, Иринья намочит в кипятке тряпицу и приложит мне к горбышку-то, подержит. От кипятка температура на горбышке подскочит, пиявка сразу на горбышок и сядет. У ней ведь глаз нету, она только на тепло реагирует. Ну, вот посидит пиявка за ухом меньше чем полчаса, насосется дурной крови гипертонической, – сама и отпадет. И сразу голова болеть перестанет.

Когда больно уж невмоготу голове, Иринья мне за оба уха по пиявке лепит. А я – ей, когда у Ириньи гипертония «подскакивает».

З. П. Лопатина, Республика Карелия

Родилась и выросла я в деревне. Красивые были места, красивая была деревня. И дом я родительский посейчас в своих воспоминаниях люблю. Стоял он, горделивый такой, окнами на дорогу. А за домом – огород… А за огородом – речка. Все мои воспоминания о детстве с этой речкой связаны. Так вот, помню одну весну… Лед с речки ушел, а вода в ней – холодная-прехолодная. А сосед наш, дед Анисим, пошел на реку верши да морды проверить – ему рыбки свеженькой захотелось. На речке с Анисимом и приключилась беда. Достал дед вершу, а в ней оказалась большая щука. Рыбина трепыхнулась и сронила деда в воду.

Анисим был старикашкой древним – едва выкарабкался на берег. А пока выкарабкался, продрог до костей. Да еще сколько до дому шел… И началась у деда лихорадка. А потом жар и немогота. И все поняли, что деду конец пришел, что дед умирает. И собрался народ, и ничем старику помочь не может. А тут моя бабушка прибежала и командовать над людьми взялась: