Триптих в черно-белых тонах - Тамара Крюкова

— Савва, нам надо увидеться. Нет, как можно скорее. Сию минуту. Пожалуйста, не отказывай мне, — голос Клавдии срывался.

Сейчас она была вне гордости. Её толкал эгоизм и инстинкт самосохранения. Как раненый зверёк, она ползла к тому, кто мог врачевать её раны.

Они встретились на Пушкинской площади. Клавдия бросилась к Савве и, не заботясь о том, что он подумает, прижалась к нему, уткнувшись в плечо.

— Успокойся. Что с тобой? Что стряслось? — Савва, как ребёнка, утешал её и гладил по голове. — Поссорились с Вадимом?

Клавдия резко отшатнулась.

— Поссорились? Нет. Хуже. Он всё врал. Грязный лжец! Ненавижу его! Говорил красивые слова, а сам всё это время был женат.

Её колотило от ненависти и негодования.

— Может, пойдём ко мне? — предложил Савва.

— Нет. На улице мне лучше. Хочу, чтобы было холодно.

— Ты вся дрожишь.

— Ерунда.

Он хотел обнять её, но не смел. Он боялся проявить свои чувства. Сейчас объяснение в любви было более чем неуместно.

— Выходит, мама права, и никому нельзя верить?

Клавдия пытливо посмотрела на Савву, как будто ожидала от него откровения.

— Я никогда тебя не обману, — сказал он.

— При чём тут ты? Я ведь говорю о другом!

— Да, понимаю.

Её слова вернули Савву с небес на землю. Наивный дурень, размечтался, что она вернётся. Он для неё не больше, чем никто! Почти неодушевлённый предмет, без чувств и без души. Иначе она не выплёскивала бы на него свои беды. Краткий эпизод, когда ему казалось, что они будут вместе, был всего лишь опиской в черновом варианте романа.

— Он за это заплатит. Я никому не позволю так со мной поступить! — жёстко сказала Клавдия.

— Успокойся. Всё осталось в прошлом.

— Для кого?

— Прежде всего для тебя. Живи дальше. В мире много хорошего.

Клавдия помотала головой.

— Нет, каждый должен платить. Я ему отомщу.

— Забудь. Он и без тебя получит своё. Жизнь всё расставит по местам. Месть — оружие, которое рано или поздно стреляет в того, кто целится.

Клавдия была не в том настроении, чтобы выслушивать проповеди.

— Только не надо библейских истин! — воскликнула она. — Прощение и всё такое. Типа, ударили по щеке, подставь другую. Пускай другие подставляют. И не рассказывай мне сказочку про то, что когда-нибудь, на пенсии, ему отольются мои слёзки. Они ему отольются раньше. Уж я постараюсь.

— Клавдия, очнись! Что с тобой? Ты говоришь с чужих слов. Ты ведь совсем другая.

Савва тряхнул Клавдию за плечи, словно хотел сбить с неё наваждение. Она сбросила его руки и, глядя в глаза, произнесла:

— Я была лохушкой, которую любой мог обидеть. А теперь я другая. Между прочим, это ты сделал меня такой.

— Нет, — помотал головой Савва.

— Ты ведь ваял меня, как этот...

— Пигмалион, — подсказал Савва.

— Он самый. И знаешь, мне нравится то, что ты слепил. Такой я себя лучше чувствую в этом мире.

— Давай не будем обсуждать это сейчас. Ты злишься. Тебе нужно немного остыть, и тогда ты посмотришь на всё другими глазами, — сказал Савва.

— Слушай, мне надоели твои нравоучения! Ты сам говорил, что я должна измениться внутренне. Изменение внутреннего ведёт к изменению внешнего и наоборот. Не так? Так вот я изменилась. И пора тебе смириться с этим и принять меня такой, какая я есть!

— Клавдия, не нужно. Успокойся. Хочешь, куда-нибудь сходим?

Клавдия как будто не слышала его.

— Согласна, ты правильный, — продолжала она. — Но это неправильный мир, хорошим и правильным здесь живётся не очень. Белых и пушистых топчут в грязи!

— Клавдия, перестань.

Савва взял её под локоть, но она вырвала руку.

— Отстань! Больше я не нуждаюсь в твоих советах!

Слова хлестнули Савву, точно плеть. Он думал, что не может быть больнее, чем в тот день, когда Клавдия ушла к Вадиму. Он ошибался. Он боялся, что расплачется. Проявить малодушие перед девушкой, тем более в такой момент, было бы худшей из самых непростительных слабостей.

Савва повернулся и молча пошёл прочь.

Клавдия не ожидала, что он уйдёт. Она смотрела на удаляющуюся спину и не верила, что он её бросил. Она ожидала, что Савва одумается и вернётся, хотя бы ради того, чтобы закончить разговор. Но он даже не обернулся. Клавдия хотела окликнуть его, но передумала. Она позвонит ему позже, когда расквитается с Вадимом. Савва делал её слабой, а сейчас ей нужна сила.

Савва не знал, куда и зачем бредёт по промозглому городу. Он не замечал порывов пронизывающего ветра и холода. Он не чувствовал зла или обиды. Он ничего не чувствовал. В этот миг он умер. Все ощущения остались в прежней жизни, когда он был жив. Он продолжал переставлять ноги, моргать и дышать, потому что тело ещё не знало, что он мёртв. Но душа была пуста.

В переходе стояла нищенка. Она протянула к Савве руку.

— Сынок, подай на хлебушек.

Савва, не глядя, вытащил из кармана деньги, сунул в сухую старческую ладонь и пошёл дальше.

Увидев несколько крупных банкнот, старушка окликнула его.

— Милок, ты, случаем, не ошибся? Тут больно много.

— Вам это нужнее, — ответил Савва.

Старушка осенила его крестным знамением.

— Я помолюсь за тебя.

— Теперь это не поможет, — тихо сказал Савва.

Клавдия стояла на мосту. В тёмном зеркале реки плясали отражённые огни, но от этого вода казалась ещё более чёрной.

Белая полоса закончилась. А может быть, она завершилась не сегодня, а с уходом от Саввы? Он единственный был настоящим, остальное — гонка за химерами. Белоснежный наряд был теперь неуместен, как смех на похоронах. Душу окутала чёрная копоть лжи и предательства. А ведь она тоже предала Савву. Она была первой, кто ступил на этот скользкий путь, и теперь должна расплачиваться. Но сначала заплатит Вадим. Она отомстит ему за всех обманутых: за себя, за маму и других доверчивых дурочек.

Клавдия неторопливо стянула белые перчатки. Подарок Саввы. Давно. В другой жизни. В другом измерении. Одну за другой она бросила перчатки с моста. Они, точно белые птицы, слетели к чёрной воде и, как два крыла, распластались на эбонитовой поверхности реки. Их тотчас подхватило течение. Некоторое время Клавдия следила, как перчатки плыли по воде, а потом их поглотила чернота.