Астрея. Имперский символизм в XVI веке - Фрэнсис Амелия Йейтс

идей францисканцев[610]. Другой капуцин, Бернард д'Осимо, был, как и Оже, духовником короля.

Сильное капуцинское влияние при дворе накладывало свой отпечаток на всё покаянное движение. Идея светских кающихся братств имела францисканские корни[611]. Можно сказать, что она вышла из идеи Третьего ордена святого Франциска, которую, спустя сорок лет после рождения, подхватило Братство Гонфалонской Богоматери святого Бонавентуры. По образу последнего и было открыто скопировано братство Белых кающихся в день Благовещения. Францисканский характер новых религиозных увлечений при французском дворе подчёркивался и в опубликованном в 1583 г. сочинении Кристофа де Шефонтена[612].

И иезуиты, и капуцины любили использовать в своих процессиях и пропаганде сюжеты и образы из Святого Писания. И рисунки королевской процессии изобилуют свидетельствами участия в шествиях святых и библейских персонажей. В использовании священных сюжетов капуцины доходили до крайне экстравагантных вещей. В последовавшие затем годы религиозной истерии это явление достигло невероятных высот. После Дня баррикад в 1588 г., когда Лига вынудила короля покинуть Париж, он сначала укрылся в Шартре. 17 мая туда отправилась процессия из столицы. Это было одновременно и посольство Лиги к королю, и религиозное шествие того типа, который Генрих сам столь много развивал. Оно состояло из капуцинов и большого числа кающихся, которых возглавлял отец Анже, бывший Генрих де Жуайез, граф де Бушаж, брат герцога де Жуайеза, в честь свадьбы которого устраивались торжества. Из сатирического описания этой процессии, оставленного Жаком Огюстом де Ту[613], становится ясно, что это была ходячая постановка-м истерия. Отец Анже играл роль Христа, несущего крест, а рядом с ним шли «двое молодых капуцин, одетых девами, одна из которых была Девой Марией, а другая Марией Магдалиной. Они закатывали глаза к небу, лили мнимые слёзы и падали ниц в ритм с каждым падением отца Анже». Театральные наклонности семьи Жуайезов приняли здесь религиозную форму. Вполне может быть, что рисунки королевской процессии отражают капуцинские театрализованные элементы шествий.

Глядя на изображение Генриха III на последнем из рисунков процессии короля (K.P. 22), с трудом верится, что эта жалкая фигура является внуком Франциска I. Французов, таких как Л'Этуаль, шокировал вид короля, бредущего в шествиях, где ничто не выделяло его положения. Мощнейшие ренессансные усилия по выстраиванию образа монарха и превозносивший на протяжении всего столетия величие Rex Christianissimus церемониал резко контрастировали с тем, как, по всей видимости, воспринимал эту роль Генрих III. Его герб с тремя коронами, открывающий королевскую процессию, удивляет отсутствием мировых амбиций, провозглашая стремление лишь к третьей короне на небесах. И вот, в конце концов, он появляется, одержимый францисканской аскезой так, будто именно в этом состояло его представление о том, как должен себя вести наихристианнейший король. В его лице нам предстаёт крайне нетипичный для Ренессанса образ правителя.

Однако Баифу и его друзьям по Плеяде и Академии, верным приверженцам роялистского «политического» движения, в зрелище Кающегося Короля вполне могла видеться имперская тема. В стихотворении, написанном на восшествие Генриха на престол, Баиф выразил имперский взгляд на историю как на череду обновлений. За блеском Римской империи последовал тёмный период варварских вторжений. Эта темнота уступила место свету нового христианского Рима. Затем свет христианства померк из-за роста злоупотреблений в церкви, открывших дорогу ереси, матери раскола. Раскол вызвал войну и все несчастья нынешних ужасных времён. И из этой нынешней темноты Баиф страстно взывает к Генриху, на котором лежит миссия вывести мир к новому светлому периоду, в котором будут процветать мир, искусства и добродетели:

O mon Roy, Dieu te fauorise:

Dieu te conduise a l'entreprise,

T'en doint le coeur & le pouuoir[614].

(О мой король, пусть Бог тебе благоволит,

И на свершения тебя он пусть подвигнет,

Для них тебе и храбрости придаст и силы).

А в поэме «Les Mimes», адресованной Жуайезу после его свадебных торжеств, Баиф описывает религиозное движение своих надежд. «Сейчас нужно не возвращение ужасов войны в и без того уже опустошённой стране, а истинное духовное реформирование, великое возрождение благочестия и подлинной святости, а также милосердия к ближнему своему»[615]. Это движение Баиф противопоставляет агрессии и насилию, жестокости и нетерпимости других современных псевдорелигиозных инициатив. Это несомненно именно то, что мы видим на рисунках королевской процессии – терпимое, неагрессивное религиозное движение, продолжение «политической» политики Екатерины Медичи, которую она пыталась выразить в своих придворных увеселениях. Процессия короля демонстрирует нам французский двор, вступающий в начальную стадию Контрреформации. При этом, несмотря на свой чрезвычайно набожный вид, она движется под музыкальное сопровождение балетов и масок. Это был перенос в контрреформационную форму ритмов балетов и маскарадов придворного праздника. Об этом с большим негодованием писал Агриппа д'Обинье. Высмеивая «изобретение орденов» (les ordres inventez), процессии нелепо одетых «сумасшедших капуцинов» (fols capuchonnе́s), придворных, шествующих по улицам в покаянных масках, д'Обинье заявляет, что такие процессии (processions) есть в реальности не более чем балеты (ballets)[616].

Французская королевская Контрреформация имела свой внутренний художественный акцент. С чисто религиозной точки зрения она имела мало общего с Католической лигой, ибо в основе её нарочито католических покаянных шествий лежала позиция, более соответствовавшая эразмианству Екатерины Медичи, чем современным формам католического возрождения, которые пыталась проводить в жизнь Лига. В последующие страшные годы основным мотивом агрессивной пропаганды Лиги против Генриха III станут обвинения его в лицемерии, в том, что все претензии короля на крайнюю набожность являются лишь маской, за которой скрываются враждебные католичеству намерения. Эта пропаганда имела под собой политическую основу и была проплачена деньгами Филиппа II как часть кампании по утверждению испанской гегемонии в Европе. Однако намёки на скрытые цели движений Генриха III и кроющиеся за ними тайны продолжали упорно звучать.

Николя Уэль и Дом христианской благотворительности

Королевское покаянное движение оказывало покровительство Дому христианской благотворительности, основанному художественным советником Екатерины Медичи Николя Уэлем. Дом располагался в предместье Сен-М арсо, недалеко от Академии поэзии и музыки Баифа. И конечно, чрезвычайно важно узнать как можно больше об этом благотворительном учреждении, ибо такая информация может содержать ключ к пониманию истинного смысла всего движения. Прежде всего, давайте снова взглянем на изображения процессии королевы, которые должны выражать идею милосердия.

На первом рисунке (Илл. 35, Queen's Procession 1) изображено, как королева и её придворные дамы покидают Лувр, двигаясь энергичным танцевальным шагом. Следующие картины используют приём, знакомый нам по рисункам процессии короля. На переднем плане идут высшие сановники и представители рыцарства, а на заднем