Четвертый Рейх - Виктор Косенков

— Тогда, в двадцатом веке, маленькая Германия едва не покорила мир. Который тоже превосходил ее количественно на несколько порядков.

— Это было совсем другое. Национальная раздробленность… — Игорь понял, что повторяется и запнулся. — Ладно… Оставим прогнозы. Кадзусе, что с девочкой, вы осматривали ее?

Кадзусе кивнул.

— Лейкемия на последней стадии. Она не жилец. Может быть, на Земле, в каком-нибудь медицинском центре… Но вряд ли. Мы изобрели преобразователь Хольдермана, но мы не научились лечить такие заболевания. Странно, что она протянула так долго. И держится очень хорошо. Это, кстати, к вопросу о нашем техническом превосходстве, которое лично мне кажется весьма сомнительным. Их медицина тоже весьма недурна. Если честно, у меня сложилось впечатление, что отстаем как раз мы. А они шли вперед в экспансивном темпе, жертвуя многим ради этого движения.

— Именно, — поддержал его Баркер. — Всем этим людям пришлось постоянно бороться за свое существование. Они приучены к порядку. Они выжили в черт знает каких условиях. Они…

Он замолчал и покачал головой.

— Не знаю…

Игорь повернулся к молчавшему Мацуме.

— Скажите, воссоздать преобразователь Хольдермана возможно?

— Без чертежей? Нет.

— А с чертежами?

Мацуме некоторое время молчал, а потом пожал плечами.

— И с чертежами — нет.

— Как это?

— Понятия не имею.

Игорь ухмыльнулся, но маленький японец тут же испортил ему настроение.

— Они убрались с нашей планеты без всякого преобразователя. Хольдерман — не единственный гений на Земле.

Глизе 581-g. 31:03 с момента высадки

Александр не заметил, как заснул под шум ливня. Когда его разбудил Осьминог, дождя уже не было. И они пошли.

Они двигались уже несколько часов, а проклятые джунгли все не кончались.

Влажность была дикая. Ветер поутих. Под ногами хлюпало, от земли после ливня парило с невероятной силой. Только освещение не менялось. Вечные сумерки.

Может быть, в этом главное отличие мировоззрения, мировосприятия? У головоногих нет дня и ночи. Свет и тьма не меняются местами. Сам мир не дуален. А если нет дуальности в окружающей среде, то откуда ей взяться в мифе, в отношении к окружающему?

Кто знает, может быть, если бы Земля не подкидывала человечеству каждый день борьбу дня и ночи, возможно, он тоже не понимал бы разницы между добром и злом. Не отличал хорошее от плохого и искал какой-то путь. Вечный путь в вечных сумерках.

«Впрочем, будем честными, — одернул себя мысленно Александр, — плохое от хорошего большинство землян и так не отличает. Иногда не видит разницы. А порой просто подменяет понятия. Но у людей хотя бы есть такие категории, а у Осьминога их нет».

Александр завертел головой в поисках проводника. Осьминог явно расслабился. Больше не вел его, выжидая каждый шаг. Просто задал направление и носился теперь вокруг с неимоверной скоростью. То ускакивал вперед, то отставал, но все время был где-то рядом.

Как спущенная с поводка и опьяневшая от воли собака.

Головоногий проводник просвистел справа смазанной тенью. Притормозил впереди метрах в двадцати от Погребняка и, бодро прощелкав щупальцами что-то удивительно ритмичное и абсолютно непонятное, снова скрылся за деревьями.

«Как собака, — вновь поймал себя на мысли Александр. — А ведь это тоже в человеческой природе: при виде любого существа, хоть человека, хоть кого сравнивать его с собой. Причем человек никогда не смотрит, как на равного. Первый порыв либо поставить себя в позицию над, либо прогнуться. Либо подчинить, либо подчиниться. И не важно, по какому критерию. С одинаковым успехом соподчинение может строиться на грубой силе, интеллекте, социальном статусе. Главное — с первого взгляда выстроить иерархию».

Он неприятно удивился этому умозаключению и начал перебирать в памяти лица, с которыми сталкивала жизнь, пытаясь опровергнуть теорию, но лишь утвердился в неприятном выводе. Никто и никогда не смотрел на него, как на равного. Либо подчиняли, либо подчинялись. Либо шла борьба за подчинение. И ни одного мирного взгляда, как на равного.

Разве что Осьминог. Хотя для Осьминога он был сыном неба, мессией. Нет, все не так просто. Для Осьминога и этот его… принимающий решения вроде начальник. Но это не помешало уронить авторитет начальника и заявить, что он заблуждается и чего-то не понимает. Выходит, у головоногих вовсе нет авторитетов?

«А почему они должны быть? Сам же все время отталкивается от мысли, что они разные. Другая жизнь, другое представление. Все-таки человеческая натура неисправима. Люди готовы очеловечивать все: от ветра в лесу до домашних питомцев, от богов до инопланетян. Хомоцентризм какой-то».

Осознавать себя типичным представителем человечества, не смотря на всю продвинутость в попытке подняться над ситуацией, было одновременно забавно и противно.

Александр грустно усмехнулся. Впрочем, эмоция тут же потерялась, уступая место сухому анализу, поводов для которого было более чем достаточно. Густые заросли расступились, кончились внезапно, как возле космодрома, только взгляду здесь предстало не искусственно созданное взлетное поле, а огромный сад.

Под ногами, как и прежде, шуршала трава. Только если в джунглях она росла разносортицей, как попало, то здесь, скорее, напоминала отборный коротко стриженый газон. Деревья в саду тоже росли одинаково, будто их подбирали одно к одному, сажали по линейке и стригли, поддерживая форму. Даже количество плодов на них казалось было равным.

Стройные ряды деревьев убегали вдаль на сотни метров, отбрасывая причудливые тени в рассветно-закатных лучах Глизе. Под багряными сполохами местной звезды сад казался окропленным кровью. В этом напряженном пейзаже что-то шевелилось. Александр пригляделся.

На дальнем краю сада вперевалку двигались по земле странные фигуры. Осьминоги! Выходит, местные живут не только в лесах.

«Эти деревья расти, как угодно чуждым».

Александр едва заметно вздрогнул. Момент, когда щупальце коснулось затылка, он успешно прозевал. Осьминог, оказывается, мог быть совершенно незаметен. Или он сам расслабился?

— То есть это сад немцев? — тихо спросил Погребняк. — А как же твои сородичи? Вон там? Почему в них не стреляют?

«Их пути переплетены с путями чуждых. Они заблудились в плен, — пришел не совсем внятный, но, в общем, понятный образ. — Они работают с деревьями и с растениями там дальше».

— Они нас не выдадут?

«Они не чуждые. Они не станут нарушать чужой путь».

— Уже что-то, — пробормотал Александр. — Ладно, а мои… Те люди, что прилетели со мной, они здесь?

«Здесь деревья, — охотно принялся объяснять Осьминог. — Потом растения. Дальше жилища чуждых, потом многие жилища чуждых. Дальше Жизни нет. Известно, что там жилище чуждых, принимающих решения. Те, что пришли с тобой — там».